Как вы объясните тот факт, что я родилась в Эшвилле, в то время как моя семья жила в Виргинии?
Направив взгляд в темный двор, Дженни заговорила не сразу.
– Кристин покинула дом, когда ей было семнадцать, – наконец промолвила она. – Когда ты родилась, она жила в Амстердаме и скорее всего была настолько обкуренной, что не помнила собственного имени. Она всего несколько лет не употребляет наркотики. Поэтому ей так важна ее работа с распродажей. Она хочет сделать на этом карьеру. Ей это нужно.
– О, – тихо сказала я, понимая, что Дженни поделилась со мной чем-то таким, о чем ей было нелегко говорить. Но я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы развивать эту тему. – Тогда почему в моем свидетельстве о рождении указан Эшвилл? – спросила я. В какой-то момент я даже было подумала, что, может, сама Дженни моя мать?
Она опять посмотрела куда-то в сторону и глубоко и расстроенно вздохнула.
– Лиза никогда никуда не уезжала, чтобы продолжать учиться играть на скрипке, – сказала она. – Она жила со мной в Эшвилле, потому что ждала ребенка. – Дженни повернулась ко мне, в свете фонаря ее лицо казалось мертвенно-бледным. – Тебя.
Потребовалось некоторое время, чтобы до меня дошел смысл ее слов. Было такое ощущение, что земля ушла из-под ног. Я даже схватилась за край ступеньки, на которой сидела.
– Нет, – прошептала я.
Через минуту я встала и сошла с крыльца на темный газон. Непривычно было идти по прохладной траве босиком. Я сделала несколько шагов в направлении к улице, после чего повернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом, в котором выросла. Из окон гостиной лился золотистый свет, а резная отделка крыльца и облупившаяся желтая краска светились в темноте. Все словно плыло перед глазами. За этими стенами я прожила свою липовую жизнь.
Дженни смотрела на меня, продолжая сидеть на ступеньке, и весь вид ее говорил, что она готова в любой момент подскочить ко мне, если вдруг я начну падать. Она что-то еще говорила, но ее слова звучали так далеко, словно из соседнего города. Голова у меня гудела, и я совсем не слышала ее слов.
Опустившись на траву, я даже не сразу осознала, что ко мне подбежала Дженни. Как могли мои родители всю жизнь скрывать от меня такое? Мне лгали. Обо мне шептались. Они так и не рассказали мне всю правду.
А потом я подумала о Лизе, которая никогда даже не жила в этом доме. Сколько страха и боли она пережила. Сколько стыда и унижения. А ее карьера… Неудивительно, что качество ее игры так пострадало. Не было никакого таинственного учителя. Только таинственный ребенок. Я.
Дженни, тяжело дыша, села в своем новехоньком риелторском костюме на траву рядом со мной и положила руку мне на плечо.
– Ну как ты?
Я молча смотрела на небо. Луна и звезды затерялись в тумане.
– Никто не хотел, чтобы ты знала, – мягко промолвила она.
Я закрыла глаза и не двигалась, говорить было очень трудно.
– Что произошло? – наконец спросила я, посмотрев на нее. – Они отослали ее и сказали всем, что она занимается с неким преподавателем?
– Именно так, – кивнула Дженни. – Дэб позвонила мне в слезах и спросила, может ли Лиза остаться у меня, пока не родит. Она была так знаменита в музыкальных кругах, что Дэб и Фрэнк боялись, что на это отреагируют негативно и она погубит свою карьеру. Когда Лиза рассказала родителям, она была уже на четвертом месяце. Поначалу она была намерена отдать ребенка на усыновление, но, по мере того как приближался срок родов, она поняла, что не сможет этого сделать. Поэтому твои родители решили усыновить ребенка – тебя – сразу, как ты родилась. – Она смахнула с моей щеки прилипшую прядь. Ее прикосновение было нежным.