Подруги засмеялись и сказали, что хорошо, что Кайса успела уйти оттуда до того, как это принесло ей вред. Они называли это подавляющей, консервативной и мракобесной средой. Они провоцировали ее. Что они вообще знали об этом? На самом деле у Кайсы были только хорошие воспоминания, связанные с молельным домом, это и скаутские рынки, и детский хор, и праздничные елки. Теперь, повзрослев, она увидела и другие стороны этой жизни: однобокость, недостаток кругозора и даже двойная мораль у некоторых, противоположное завету о любви к ближнему осуждение инакомыслящих. Но в Лусвике молельный дом всегда был не только домом Бога, но и местом собраний, где были рады всем и куда приходили все. Кто-то из-за проповедей, другие – по большей части по социальным причинам.
Какое место на этом полотне занимал Педер Воге? Было нетрудно представить его проповедником, запугивающим верующих страшными муками. А правда ли то, что у него была женщина в каждом приходе? Мог ли он проповедовать завет о любви и наказывать и разрушать собственную дочь одновременно, как утверждали многие?
Пока она стояла и размышляла об этом перед картиной с ангелом у разверстой могилы, у нее зазвонил телефон. Это был новостной редактор с «Канала 4». Он хотел, чтобы она освещала дело об исчезновении Туне для них.
– Вы знаете местность, знаете тех, кто вовлечен в дело, вы сможете сделать репортажи лучше, чем кто-либо. Вы нужны нам сейчас, – сказал он на своем широком, немного рваном бергенском диалекте.
Кайса ответила, что довольна своей фрилансерской работой в «Суннмёрспостен», что было правдой, и она вообще не думала брать еще какую-то работу.
– Я здесь не для работы, – сказала она. – Я взяла свободный год, подальше от телеэкрана.
– Вы все еще обижаетесь из-за того, что не получили работу ведущей в новой программе дебатов? – спросил он.
Конечно, она обижалась. Не было ничего неразумного в том, что она ожидала, что «парни наверху» выберут ее, но вместо нее они выбрали мужчину, как и много раз до этого. Это явилось одной из причин, почему ей нетрудно было принять решение переехать в Лусвику.
– Я? Обижаюсь? Ничуть, – сказала она, улыбаясь. – Я должна быть благодарна, что вы заставили меня мыслить по-новому, начать жить без переработок и осознать, что способности не всегда оцениваются.
– Вы обижены, – сказал новостной редактор. – Могу предложить вам прибавку к зарплате, чтобы вы взялись за дело Туне, – продолжил он, прежде чем она успела ответить.
Кайса задумалась. Деньги бы не помешали. Врачи сказали, что Карстен скоро сможет понемногу начать работать, и тогда ему придется мотаться между Лусвикой и Управлением уголовной полиции в Осло, работая по сокращенному графику. В доме и на участке оставалось довольно много неоконченных работ, и пока Карстен не вышел на работу, денег у них на это не было.
– Мы можем дать вам надбавку руководителя в сотню тысяч, – сказал он, когда она не ответила.
Он продолжал болтать, но Кайса слушала его вполуха. Другая жизнь, подумала она. Именно поэтому мы переехали сюда. Она постаралась почувствовать: скучает ли она по ТВ-журналистике?
– Нет, – ответила она. – Нет, спасибо.
– Но какого черта, Кайса, это же самое громкое дело в стране сейчас. Вы не можете делать ведущие новости для конкурента. Вы…
– Вы сами одобрили мою фрилансерскую работу в «Суннмёрспостен», – перебила она. – Мой ответ – нет.
39
Мысли все еще крутились вокруг разговора с начальником с «Канала 4», когда на следующий день Кайса проводила первое интервью с матерью и отцом Туне. Он будет злиться, когда увидит это интервью в печати. Все журналисты, и коллеги с «Канала 4» тоже, пытались получить интервью у родителей.
Бенте и Даг Рисе молча сидели рядом на диване.