И отцу это нравилось. Он приходил на матчи, и когда сын забивал голы, хвалил его и выражал столь желанное одобрение.
Но со временем отец начал ругать его: ему нужно было забивать чаще, он недостаточно быстро бегал, неправильно двигался, недостаточно хорошо понимал игру. А если сын пытался сказать, что это не так-то просто, отец раздражался и давал ему затрещину.
Все чаще и чаще у мальчика заболевал живот, когда приближались матчи, он говорил тренеру, что плохо себя чувствует и хочет начать на скамье запасных. Отец приходил в ярость из-за того, что сын был такой размазней.
Во время тренировки мальчик садился на трибунах, незаметно от всех, и наблюдал за другими, тоскуя по временам, когда он играл с ними, но был не в силах вернуться. Он слишком боялся не забить гол и был не в состоянии бегать.
Лучшее в его жизни – футбол, который был местом, где у него все получалось, стал ареной нового поражения.
Через несколько недель позвонил тренер. Он волновался, и отец узнал, что происходит. Он пришел в бешенство, но старался не попадать по лицу сына, чтобы никто не увидел синяков.
– Однажды я буду достаточно сильным, чтобы дать сдачи, – прошептал мальчик в темноте после того, как лег спать.
24
Гисле Квамме часто говорил Туне, что «у него волшебные руки», деланым и преувеличенным тоном, чтобы она засмеялась над ним.
Массаж помогал ей расслабиться. Но после ей становилось неспокойно от мысли об этом, она ощущала его руки на своей коже, ложась спать по вечерам. Иногда случалось, когда он прижимал пальцы к мышцам вдоль ее спины, что какая-то ее часть хотела, чтобы он прижал ее к себе. Он такого не сделает, она знала это, он намного старше нее и делал это только чтобы помочь ей играть лучше, и она с нетерпением ждала каждого урока, хотела скорее играть и видеть Гисле. Он был добрым, говорил ей так много хорошего, что она красивая и умница и что однажды станет звездой.
Он давал ей дополнительные уроки музыки, тратил много времени, чтобы найти произведения для фортепьяно, которые сделают ее еще лучше. И когда она сама теряла веру, он никогда в ней не сомневался. Иногда Туне даже казалось, что она нравится ему по совсем не связанным с ее талантом причинам.
Кое-что ее мучило, она хотела спросить его об этом, но не решалась. Она думала об этом каждый раз перед уроком. И однажды, пока он массировал ее и пальцы скользили по ее ключицам, у нее вырвалось:
– А тебя допрашивали в полиции про Сиссель?
Его руки на секунду остановились.
– Нет, а должны были?
– Нет, не знаю, просто они говорили со многими, – быстро ответила она.
– Я не был знаком с ней, – сказал он.
25
Кайса стояла у окна в гостиной с чашкой кофе. Было воскресное утро, на часах половина десятого, а она уже час как сидела за компьютером, систематизируя все, что знала о жизни Сиссель и расследовании убийства.
Прошло чуть больше недели с самоубийства Юханнеса. Кайса сомневалась, стоит ли идти на похороны, но в конце концов решилась пойти. Ей было любопытно, много ли народу придет. Как население деревни отнеслось к тому, что хоронят возможного убийцу? Днем ранее, не спеша шагая в сторону церкви, она ощутила гадкое чувство, что идет на похороны, потому что испытывает угрызения совести за статью в газете, на которую он так резко отреагировал.
В церкви яблоку было негде упасть. Мать Юханнеса произнесла красивую речь и в конце добавила от всего сердца: «Юханнес был хорошим человеком, он боролся с жизнью и в конце концов нашел ее невыносимой. Но он не был убийцей».
Дела об убийствах исчезли с первых полос, столичная пресса покинула Лусвику. Коллеги из «Суннмёрспостен» тоже уехали, но Кайсу попросили продолжать поддерживать связь с полицией, и она каждый день звонила Эггесбё, спрашивала, дали ли последние анализы им какие-нибудь ясные ответы о том, виновен ли Юханнес на самом деле.