– Странная она.
– Нет, она не странная, – сказала Кайса. – Просто очень несчастная. Это мама той девочки, погибшей в аварии.
– Тогда мне очень жаль ее. Ты тоже стала бы такой, если бы я умерла? – спросила Теа.
– Нет, не думаю. Но мне было бы так же больно.
22
Туне пошла гулять с Юнасом после ужина. Когда они вернулись, Кайса пригласила ее в дом. Туне с радостью зашла, она собиралась дальше на урок фортепьяно, но у нее оставалось еще немного времени. Кайса рассказала, что тоже играла в молодости, и показала на старое тетушкино пианино, стоявшее в гостиной.
– Может быть, ты могла бы сыграть для нас что-нибудь? – предложила она.
Немного смутившись, Туне подошла к пианино и попробовала взять несколько аккордов перед тем, как сесть.
– Хорошо звучит, – сказала она, пробежав пальцами по клавишам. Затем остановилась, подняла обе руки и начала играть.
Кайса осталась стоять рядом и наслаждалась игрой. Она узнала «Лунный свет» Клода Дебюсси из «Бергамасской сюиты», сложная вещь.
Никогда еще на этом старом пианино не играли такой красивой музыки. Мелодия кружилась и таяла, как снежинка на раскрытой ладони. Кайса удивилась осторожной и скромной силе и уверенности в себе этой девочки, элегантному покачиванию ее тела, руки поднимались медленно и размеренно, чтобы потом пальцы забегали решительно и безукоризненно. Звуки разливались от ее рук, наполняя комнату.
Даже Юнас оторвался от игры и посмотрел на Туне. Карстен, сидевший в кресле у окна с компьютером на коленях, встретился удивленным взглядом с Кайсой. Она обняла себя руками, как будто замерзла. Но холодно не было, просто она неожиданно была очень тронута. Музыка вызвала в ней воспоминания о родителях. Музыкальность она унаследовала от отца. Мама обычно стояла в дверях, по пути между работой на кухне и в гостиной, часто с кухонным полотенцем или еще чем-нибудь в руках, вытирая чашку или блюдо. Музыка напомнила ей о часах, проведенных за пианино. Она вспомнила то особое настроение, когда получала новые ноты, часы репетиций, радость, когда все удавалось, отчаяние, когда ничего не выходило. Но кроме всего прочего, тот необходимый опыт – никогда не сдаваться, пробовать, и ошибаться, и снова пробовать.
Когда Туне закончила играть, воцарилась полная тишина, даже Юнас не издал ни звука, как будто все боялись нарушить эту атмосферу, пока Кайса не прервала молчание:
– Это было потрясающе! Ты такая умница!
Туне смущенно улыбнулась, потупившись.
– Спасибо.
– Мне даже захотелось снова начать играть, – сказала Кайса. – Я тоже играла Дебюсси, но на совсем другом уровне.
– Вы играли что-нибудь в четыре руки? – спросила Туне.
– Немного. У нас с одним мальчиком был один учитель, и мы играли кое-что из Грига вместе.
– Что, например?
– Э-э… «Норвежский танец номер два» я помню лучше всего.
– У вас есть ноты?
– Должны лежать в табурете у пианино.
Туне встала, открыла крышку табурета и начала искать.
– Вот они. Попробуем?
– По-моему, ты с ума сошла, я же не смогу…
Туне прервала ее, положив ноты на нотную пюпитр.
– Сможете. Нижний регистр или верхний?
– Нижний, – сказала Кайса, садясь рядом на табурет. – Он проще.
Они подняли руки. Кайса в ожидании посмотрела на Туне, казалось совершенно естественно, что та будет руководить. Ее лицо снова излучало покой и уверенность в себе.
Туне кивнула, и танец Грига, больше известный как музыка из заставки к «Norge Rundt», наполнила комнату прыгающей веселой мелодией.
Когда прозвучал последний аккорд, Туне посмотрела на Кайсу, широко улыбаясь.
– Как классно!
Ей нужно было уходить, чтобы успеть на урок.