Они посидели немного в хмельном молчании.
– Как-то многовато хлопот, чтобы поточить клюв, – пробормотал Азирафаэль.
– Послушай, – не сдавался Кроули, – дело в том, что птичка сточит эту гору до основания, но…
Азирафаэль открыл рот. Кроули мгновенно понял, что ангел собирается что-то сказать насчет относительной твердости птичьих клювов и гранитных гор, и поспешно закончил свою речь:
– …Но просмотр «Звуков музыки» еще не закончится.
Азирафаэль застыл.
– И ты этот фильм полюбишь, – безжалостно упирал Кроули. – До глубины сердца.
– Но, милый мой…
– Выбора у тебя не будет.
– Но, послушай…
– На Небесах о хорошем вкусе и не слыхали.
– Но…
– И там нигде, вообще нигде не подают суши.
Ангел вдруг стал очень серьезным и болезненно поморщился.
– Я не могу разобраться с этим, пока пьян, – сказал он. – Мне нужно протрезветь.
– Мне тоже.
Оба они скривились, заставляя алкоголь покинуть их кровотоки, после чего сели уже ровнее. Азирафаэль поправил галстук.
– Не могу же я мешать осуществлению Божественного замысла, – прохрипел он.
Оценивающе глянув на свой стакан, Кроули наполнил его вновь.
– А как насчет дьявольского? – предложил он.
– Пардон?
– Ну, в данном случае замысел скорее дьявольский, не так ли? Мы над этим работаем. Наши парни.
– Да, но это все равно – часть Божественного замысла, – возразил Азирафаэль. – Вы не в силах сделать ничего, что не входило бы в непостижимый Божественный замысел, – добавил он с некоторым самодовольством.
– Размечтался!
– Нет, так и есть. В этом самом, – Азирафаэль раздраженно прищелкнул пальцами. – Как ты там любишь выражаться? В счетном конце.
– В конечном счете.
– Вот в нем.
– Ну… Если ты так уверен… – сказал Кроули.
– Никаких сомнений.
Кроули лукаво глянул на него.
– Тогда ты не можешь знать наверняка – поправь меня, если я заблуждаюсь, – ты не можешь быть уверен, что противодействие дьявольским козням не является частью божественного замысла. Ну, тебе же положено расстраивать происки нечистой силы при каждом удобном случае?
Азирафаэль засомневался.
– Ну да, вроде…
– Как увидел козни, сразу препятствуешь. Верно?
– Ну, в широком смысле, в широком смысле. На самом деле я скорее побуждаю людей самим противостоять Злу. Непостижимость, сам понимаешь.
– Отлично. Отлично. Только и всего-то. Вот и препятствуй. Ведь насколько я понимаю, – с жаром продолжил Кроули, – рождение еще ничего не решает. Главное – воспитание. Влияние извне. Иначе ребенок так и не научится использовать свои способности. – Он помедлил. – Во всяком случае, по назначению.
– Ну, если я буду тебе препятствовать, наши вряд ли станут возражать, – задумчиво промолвил Азирафаэль. – Скорее наоборот.
– Точно. Еще и перо тебе позолотят, – подхватил Кроули, ободряюще улыбаясь.
– А что будет с ребенком, если он не получит сатанинского воспитания? – спросил Азирафаэль.
– Да ничего особенного. Он же ничего не узнает.
– Но гены…
– Ой, только не говори мне о генах. При чем тут они? – сказал Кроули. – Возьми хоть Сатану. Создан ангелом, а вырос Главным Врагом. Уж если вспоминать о генетике, то можно с тем же успехом сказать, что этого малыша ждет ангельский чин. В конце концов, его отец когда-то был большой шишкой на Небесах. И думать, будто он вслед за папочкой станет демоном, все равно что ждать, когда у мыши с обрезанным хвостом родится бесхвостый мышонок. Чепуха. Все дело в воспитании. Уж ты поверь.
– И если на ребенка будут влиять не только Снизу, но и Сверху…
– В худшем случае Аду придется начать все сначала. А Земля получит еще по крайней мере одиннадцать лет. Ведь это чего-нибудь да стоит, а?
Азирафаэль вновь задумался.
– Так ты считаешь, что сам по себе ребенок не порочен? – медленно сказал он.
– Потенциально порочен. И так же потенциально склонен к добру. Огромный потенциал, которому можно придать любую форму, – Кроули пожал плечами. – С чего это мы принялись рассуждать о добре и зле? Это всего лишь названия команд. Мы-то с тобой понимаем.
– Что ж, думаю, стоит попробовать, – наконец согласился ангел. Кроули довольно кивнул.
– Уговор? – спросил он, протягивая руку.
Ангел осторожно пожал ее.
– С ним наверняка будет поинтереснее, чем со святыми, – сказал он.
– По большому счету, самому ребенку это на пользу, – уверил Кроули. – Мы станем кем-то вроде крестных отцов. Можно сказать, будем руководить его религиозным воспитанием.
Азирафаэль просиял.
– Знаешь, мне даже в голову такое не приходило, – обрадовался он. – Крестные отцы. По рукам, будь я проклят.
– Кстати, это не так уж и плохо, – заметил Кроули. – Вопрос привычки.
Ее называли Багряной. В то время она продавала оружие, хотя это занятие уже начало ей надоедать. Она никогда не занималась одним делом подолгу. Три-четыре сотни лет самое большее. Дальше рутина заедала.
Волосы у нее были не каштановые и не коричневые, а настоящие рыжие, глубокого медного цвета, и ниспадали до талии великолепными сияющими локонами – ради таких волос мужчины готовы сражаться насмерть, что нередко и случалось. Глаза ее были удивительного апельсинового цвета. Она выглядела лет на двадцать пять – и выглядела так всегда.
Она ездила на пыльном кирпично-красном грузовике, битком набитом разнообразным оружием, и с невероятной ловкостью пересекала на нем любые границы мира. Сейчас она держала путь в одну из стран Западной Африки, где как раз началась небольшая заварушка, которая благодаря доставленному грузу имела шансы перерасти в серьезную гражданскую войну. Но, к сожалению, грузовик сломался, и даже ее способностей не хватало для устранения поломки.
Хотя она отлично разбиралась в современной технике.
Поломка произошла в самом центре города.[42] А именно в столице Камболаленда – страны, последние три тысячи лет жившей в мире. Почти три десятка лет она назывались Сэр-Хамфри-Кларксонлендом, но поскольку полезными ископаемыми Камболаленд был небогат, а стратегически представлял не больше интереса, чем гроздь бананов, то и независимости добился до неприличия быстро. Жилось там, возможно, бедно и, несомненно, скучно, зато безмятежно. Племена вполне ладили друг с другом и давным-давно перековали мечи на орала. Правда, в 1952 году на городской площади пьяный волопас подрался с не менее пьяным волокрадом. Судачить об этом не перестали и по сей день.
Багряна изнывала от жары. Она зевнула, оставила бесполезный грузовик на пыльной улице и, обмахиваясь широкополой шляпой, зашла в бар.
Купив банку пива, одним махом осушила ее и улыбнулась бармену.
– Мне нужно починить свой грузовик, – сказала она. – С кем тут можно об этом потолковать?
Бармен ответил ей ослепительной, белозубой и почти безбрежной улыбкой. Его впечатлило то, как она обошлась с пивом.
– Только Натан, мисс. Но Натан поехал в Каоунду, проведать ферму тестя.
Багряна заказала еще пива.
– Значит, только Натан… И когда же он вернется?
– Может, на той неделе. А может, и через две, милая леди. Ха, этот Натан тот еще лодырь. – Бармен подался вперед. – А вы путешествуете одна, мисс? – спросил он.
– Да.
– Опасно. Нынче на дорогах всякий народец встречается. Нехороший. Не из местных, конечно, – быстро добавил он.
Багряна приподняла изящную бровь.
Несмотря на жару, бармен поежился.
– Благодарю за предупреждение, – промурлыкала Багряна. Подобное тихое урчание могло бы доноситься из высокой травы, где притаился, поджидая молодую и нежную добычу, некто, заметный лишь по подергиванию кончиков ушей.
Она небрежно коснулась своей шляпы и не спеша вышла на улицу.
Нещадно палило жаркое африканское солнце; грузовик Багряны, набитый огнестрельным оружием, боеприпасами и пехотными минами, неподвижно стоял посреди улицы.
Багряна задумчиво посмотрела на него.
На крыше восседал стервятник. Он путешествовал с Багряной уже три сотни миль. Птица тихонько рыгала.