Питт обернулся и увидел вежливую горничную.
– Если соблаговолите пройти, сэр, мистер О’Нил готов вас принять.
– Спасибо. – Томас последовал за горничной – снова в холл, а затем в квадратную комнату с высоким потолком, с окнами, смотрящими прямо в чрезвычайно опрятный сад, где осенние листья аккуратно лежали ровными рядами, словно на параде.
И в этой комнате мебель была громоздкая и тяжелая; буфет достигал не менее восьми футов в высоту и был уставлен разнообразными блюдами, супницами и соусниками. Парчовые, затканные гирляндами, падающие складками занавеси были перехвачены кольцами, на столах и бюро расставлены семейные фотографии в серебряных рамках, на стенах тоже висело несколько.
Девлин О’Нил стоял у окна и обернулся к Питту, услышав стук открываемой двери. Он был хрупкого сложения, пожалуй, чуть-чуть выше среднего роста, неброско, но очень богато одет – в клетчатый пиджак из прекрасной шерстяной ткани и свежую рубашку из дорогого египетского хлопка. Его ботинки стоили столько, что хватило бы на пропитание бедной семье в течение целой недели. О’Нил был темноглаз и темноволос, в его глазах мелькали искорки юмора, и он явно обладал развитым воображением, хотя в данный момент имел сосредоточенный вид.
– Ваше имя Питт, не так ли? Гвинет сказала, что вы пришли по поводу чьей-то смерти. Это так?
– Да, мистер О’Нил. По поводу смерти судьи Стаффорда. На прошлой неделе он внезапно умер в театре во время спектакля. Полагаю, вам об этом уже известно.
– Хм… не стал бы этого утверждать. Правда, что-то такое я читал в газетах… Очень огорчен, конечно, однако я не был знаком с этим человеком. – Он говорил с легким певучим акцентом, но Питт никак не мог понять каким.
– Но вы встречались с ним в день его смерти, – заметил инспектор.
О’Нил смутился, но не отвел взгляда.
– Да, действительно, но он приходил ко мне по поводу… можно назвать это делом. Прежде я никогда с ним не встречался, и потом также никогда не видел, – он еле заметно улыбнулся, – так что в любом случае его нельзя было назвать моим другом, мистер Питт.
– Извините, если я дал неточную информацию вашей горничной, – тоже улыбнулся Питт, – я только имел в виду, что вы, возможно, располагаете нужной мне информацией.
О’Нил удивленно вскинул брови.
– Но он не обсуждал со мной состояние своего здоровья! И, должен сказать, выглядел очень хорошо. Конечно, не как молодой человек – смею полагать, в нем было фунта два лишнего веса, – но это ему, по-видимому, нисколько не вредило.
– А о чем он с вами разговаривал, мистер О’Нил?
Хозяин дома заколебался, но постепенно черты его лица разгладились, и он уже не скрывал, что расспросы его явно забавляют. Он отошел от окна и с любопытством взглянул на инспектора.
– Он сказал вам именно это?
– Ну, он не говорил столь пространно, как я, вы же понимаете.
О’Нил прошелся по комнате; в непринужденности его поведения сквозила уверенность в своей правоте. Он присел на ручку одного из больших кресел и посмотрел на Питта с интересом и уважением.
– Конечно, он расспрашивал меня обо всем. И я сказал ему то же, что говорил полиции и на суде пять лет назад. Больше я ничего не могу сказать на этот счет, – и взмахом руки он пригласил инспектора сесть. – Он был очень вежлив и очень любезен, но не объяснил, почему спрашивает обо всем этом. Впрочем, джентльмены его общественного положения и не должны вести себя доверительно с нами, рядовыми гражданами.
Он улыбался, но Питту показалось, что О’Нил беспокоится и недоумевает, почему то прошлое дело всплыло вновь. Ведь это ничего никому не даст – только всколыхнет прежнюю боль. Если Стаффорд пытался навсегда похоронить это дело, ему не помешало бы сказать об этом ему, О’Нилу.