Конечно, он не мог владеть этими деньгами, они не принадлежали ему, но он чувствовал себя ограбленным, когда выпускал их из рук. Он был словно любовник, которого покинула девушка, уйдя из его объятий в свою постель.
Позвонила Пэм. Она всегда звонила примерно в этот час, чтобы узнать, когда Алан будет дома – хотя он неизменно возвращался с работы в одно и то же время, – и попросить купить продуктов или забрать Джиллиан из школы. Джойс считала, что это мило – когда жена звонит мужу каждый день «после стольких лет вместе».
В банк вошло еще несколько человек. Алан вышел из кабинета и перевернул табличку над второй кассой, так что теперь она гласила «Мистер А. Дж. Грумбридж». Он принял чек у кого-то смутно знакомого – судя по подписи на чеке, клиента звали П. Ричардсон.
– Какими банкнотами вы желаете получить деньги?
– Пять зеленых и три портрета герцога Веллингтона, – ответил остряк П. Ричардсон.
Алан улыбнулся, поскольку этого от него ждали, хотя ему хотелось стукнуть клиента по голове машинкой для подсчета купюр. Теперь он припомнил, что в прошлый раз в ответ на этот вопрос П. Ричардсон попросил немецкие марки.
Хватит на сегодня торговцев. Они все сдали свою выручку и отправились по домам. Джойс заперла двери в половине четвертого, и они вдвоем подвели дневной баланс и вернули деньги из касс обратно в сейф, а также проделали все прочие мелкие рутинные операции, необходимые для поддержания чести и репутации едва ли не самого маленького отделения банка «Энглиан-Виктория» на всех Британских островах. Утром, приходя на работу, Джойс и Алан вешали верхнюю одежду в стенной шкаф в его кабинете. После того как оба надели пальто, Джойс подкрасила ресницы – единственный макияж, который она наносила.
– День становится длиннее, – заметила Джойс.
Алан парковал свою машину в некоем подобии внутреннего дворика на задворках банка. Дворик был огорожен характерными для Саффолка стенами из дикого камня. Это было красивое местечко – зимний жасмин уже сиял желтыми цветочками поверх стен. Банк тоже был красив – он размещался в аккуратном доме тюдоровских времен, выстроенном в форме буквы L. Машина Алана особо красивой не была – это был «Моррис 1100» 1969 года, с отломанным боковым зеркалом, и на замену этого зеркала у владельца вечно не хватало средств. Он жил в трех милях от банка в жилом массиве, возведенном десять лет назад, и дорога домой по сельским дорогам занимала всего несколько минут.
Поселок именовался Наделом Фиттона, в честь мученика, которого сожгли при королеве Марии Кровавой в 1555 году на этом месте. Если бы преподобный Томас Фиттон принадлежал к католичеству, он был бы возведен в ранг святых, но, будучи упорным протестантом, он удостоился лишь того, что в его честь назвали полсотни краснокирпичных коробок. Дома на всех четырех улицах, составляющих жилой массив (Дорога Тюдоров, Лужайка Мученика, Тупик Фиттона и – у застройщика иссякло вдохновение – Вершина Холма), были крыты черепицей, большие оконные проемы не отличались художественным оформлением, а камины были сделаны скорее для красоты, чем для отопления. Все жители поселка покупали деревья и кустарники для своих участков в одном и том же, весьма консервативном, садоводческом центре в Стэнтвиче и обменивались привоями и саженцами, так что у всех росли кипарисы Лоусона, золотой ракитник и вишня мелкопильчатая, а большинство людей сажали большими купами пампасную траву. Это придавало поселку до странного однородный вид, и поскольку участки не были ограждены, складывалось впечатление, что это не частные дома, а жилища прислуги в некоем весьма обширном поместье.
Алан купил свой дом в конце не особо холмистой, вопреки названию, улицы Вершина Холма. Кредит на эту покупку ему выдал банк, выплаты по займу были низкими и фиксированными. Если хорошенько подумать обо всем, что происходило в его жизни, то это одна из немногих вещей, за которые он, по идее, должен был быть признателен: он выплачивал по кредиту два с половиной процента, а не одиннадцать, как другие.