Он продолжал сидеть на ступеньке.
– Вы, наверное, моряк, – продолжал кискорос. – Я тоже был моряком. Военно-морской флот Аргентины. Мичман в отставке Орасио Кискорос.
Принимал участие в подводных операциях на Мальдивах.
Он наморщил лоб, словно с тоской прислушивался к слабому отзвуку прошлого, который никак не мог уловить.
– И какого черта тебя занесло так далеко?
В глазах его еще сильнее засветилась грусть. Он сунул руку в карман брюк, полы пиджака при этом немного раздвинулись, и вдруг до Коя дошло, что означали его странные подтяжки: синий, белый, синий – это же цвета аргентинского флага! Этот сукин сын носил подтяжки с цветами аргентинского флага!
– Кое-что переменилось у меня на родине.
Он сел рядом с Коем, на ту же ступеньку. Перед этим он подтянул брюки, чтобы не испортить складку.
– Вы слыхали о грязной войне?
Кой саркастически ухмыльнулся.
– Конечно. Тупамарос и все такое прочее.
– Монтанерос, – поправил Кискорос, подняв указательный палец. – Тупамарос – это в Уругвае.
И он вздохнул, уйдя мыслями в прошлое. Было неясно, то ли он сожалеет о том, что было, то ли испытывает ностальгию.
– Знаете ли, – добавил он через минуту, – в Аргентине шла война, хотя и не объявленная. И я исполнял свой долг. А теперь это кое-кому не нравится.
– А мне-то что за дело? – сказал Кой.
Кискороса это не обескуражило.
– И мне пришлось уехать, – гнул он свое. – Я уже говорил, что был водолазом. Я познакомился с сеньором Палермо во время работ на «Агамемноне», корабле Нельсона, затонувшем в Атлантике.
Кой резко повернулся к нему.
– На хрен мне нужна твоя биография?!
Горестные лягушачьи глаза моргнули.
– Ну как же, сеньор. Совсем недавно, в том переулке, я чуть было не убил вас. И я думаю…
– А пошел ты…
Кискорос проглотил грубость молча. Кой поднялся на ноги. Танжер стояла и смотрела на него.
– Он убил Заса, – сказала она.
Повисло молчание. Кой вспомнил, как пес своим горячим дыханием обдавал ему руку. Прошла уже неделя, но он так и видел его влажный нос и преданные глаза. Потом перед ним возникла мрачная картина – недвижная собака на полу с остекленевшими полуоткрытыми глазами. Внутри у Коя все сжалось, его охватила печаль, и с какой-то неловкостью он обвел глазами площадь, собор и фонари. Гитарные аккорды, казалось, сбегали по ступенькам вниз. Та девушка, что ему улыбалась, теперь целовалась с одним из студентов. Другой молодой человек поставил бутылку с пивом на землю.
– Увы, это так. – Кискорос тоже встал и отряхнул брюки. – Поверьте, сеньор, я очень об этом сожалею. Уверяю вас, очень сожалею. Я очень положительно отношусь к домашним животным. У меня самого был доберман.
Снова все помолчали. Лицо аргентинца приняло соответствующее обстоятельствам выражение.
– На свой лад, – не унимался он, – я продолжаю оставаться военным, понимаете? Исполняю приказы. В их числе было и проникновение в квартиру сеньоры.
Он скроил скорбную мину: был разработан план операции и все такое. Мендьета, сказал он вдруг.
Мою собаку звали Мендьета. Взгляд Коя упал на бутылку, которая стояла на лестнице совсем рядом.
В одну секунду он оценил свои возможности – схватить ее и разбить о голову недомерка. Подняв глаза, он увидел меланхоличный взор аргентинца.
– Вы, видимо, очень импульсивны, – любезным тоном сказал Кискорос. – Это создает проблемы. А у сеньоры, судя по всему, характер помягче. Но все равно нехорошо, когда дама занимается такими делами… Вот помню, в Буэнос-Айресе у нас был случай.