— В голосе Никама прозвучала угрюмая нотка. — Да и вообще это ее не касается.
— Итак, Никам. — Графиня взяла его за руку. — Ты можешь взять факел и проводить нас через Мурфилдские топи, а затем мы проводим тебя домой.
Никам колебался, но потом взял факел.
— Мальчик все еще там. Я оставлю вас у Мургейтских ворот.
— Почему, Никам? Ты же можешь пойти с нами. Нам наверняка по пути.
Никам зашагал по полю.
— Мне не требуются няньки, благодарю. Я провожу вас через эту топкую местность, а потом пойду домой один, если вы не против.
Графиня и Элпью вошли к себе уже после полуночи. Годфри нигде не было видно, очаг потух.
— Как странно! Он никогда не уходил из дома по ночам.
На графининой кровати лежала записка. Графиня развернула ее.
— Мистер Пипс приглашает меня завтра вечером на бокал рейнского. Как мило.
Элпью помогла своей госпоже снять платье и корсет и переодеться в ночную рубашку. Обе улеглись в кровати, и Элпью задула свечу.
— Ветер усиливается, миледи. Слышите?
— Эти ненормальные моряки оказались не такими уж чокнутыми, как мы думали.
Стекла в окнах задрожали, из щели под дверью донесся самый настоящий вой.
— Зажги свечу, Элпью, а то, боюсь, с этими завываниями я не усну.
— И правда, мадам, у меня в голове так и крутятся новости, которые мы с вами сегодня узнали.
— Давай-ка разведем огонь, выпьем чего-нибудь горячего и подумаем.
Завернувшись в одеяла, они уселись в мягкие кресла, наблюдая, как потрескивает под сырым углем растопка.
— Ну и денек, Элпью. Мы съездили к этим странным безумцам в Лаймхаусе, которые утверждают, что они родители Ребекки, но в то же время не испугались даже новости о ее смерти; туда нас сопровождал чудак, посвятивший свою жизнь преследованию актрисы, веря, что она за него выйдет, и это несмотря на жену, которую, как я подозреваю, он прячет в доме, объявляя умершей.
— Вам удалось, мадам, что-нибудь вытянуть из него во время вашей прогулки в Тауэр?
Элпью добавила угля и вытащила железный крюк, готовясь подвесить чайник.
— Только то, что он, похоже, подозревает нас еще больше, чем мы его. — Графиня пристроила ноги поближе к огню. — Но я поговорила с йоменом и теперь уверена, что Рейкуэлл был около театра в ночь страшной смерти миссис Лукас. Это он сорвал с меня парик.
— Как так?
— Вечером накануне суда он пошел в часовню. Я думаю, что один из его дружков выдал себя за адвоката, как тот священник, которого он привел на «Причуду», тоже пришел на службу, и в одной из кабинок они обменялись плащами. Приятель отправился на несколько часов в камеру Рейкуэлла, потом Рейкуэлл сам вернулся после полуночи под видом адвоката, и его дружок ушел в своем собственном обличье.
— Да, на суде говорили о разном цвете плащей в ночь, когда он ударил кинжалом того беднягу на Лестер-филдс. Возможно, он всегда прибегает к этой уловке. — Элпью размышляла, наливая воду в чайник из большого кувшина. — Но все-таки как же никто его не узнал?
— Было темно.
— Да, конечно. Но йомен наверняка светил себе фонарем... — Элпью подвесила чайник над огнем. Теперь ветер ревел в трубе, распластывая пламя в очаге. — И в камере... там же должна быть свеча.
Графиня сменила позу. Об этом она не думала. И действительно, казалось неправдоподобным, чтобы стражник привел заключенного в камеру и запер, а потом этой же ночью впустил к нему адвоката и не обратил внимания на их лица.
— Так на чем мы остановились?
— На возможности того, что некто убил сначала Анну Лукас, потом ее коллегу Ребекку Монтегю. И что у Ребекки был сифилис.
— Какое это имеет отношение к смерти Анны?
— Откуда я знаю? — развела руками графиня.