– Ну, Жучка же, нагуляла приплоду, а мне теперь тут…! – он стукнул кулаком по будке, неистово, c брезгливостью отирая подошву о землю.
Он был крайне не рад, что это именно ему теперь предстоит делать эту грязную, паскудную работу! Да что уж тут поделаешь, мужик он или не мужик, в самом-то деле?!
Собака вздрогнула, прижала голову к земле. Посмотрела на хозяина, пытаясь уловить причину его недовольства, ничего не поняв, принялась снова вылизывать малышей. Возможно, предполагая, что именно этого и ждёт от неё её любимый хозяин. К своим пищащим малышам она могла допустить лишь его, к которому её доверие было безграничным. Она смотрела, как хозяин берёт одного за другим, лишь сердце в волнении усиленно билось. Лишённые материнского тепла, они сучили лапками, открывали розовые маленькие беззубые ротики-пищалки.
– Ой! Каки-и-е ма-а-аленькие! – появился восьмилетний хозяйский сын и протянул руку.
– Иди, иди, иди, сынок, иди! – отец повернулся к жене. – Мать! Ну, ты чего-о? Куда смотришь?
– Папа, дай посмотрю-ю-ю! – продолжал мальчишка.
– Да дай ты ребёнку! – поддержала мать сына. – Пусть себе поиграется.
– Я вот этого, светленького хочу! – мальчишка оживился.
– Поигра-а-ется! Ну, зна-а-ешь! – отец недовольно вытащил из ведра одного из пискунов, сунул сыну. – Держи Петька, твоё, – и, явно психуя, продолжил свой прежний путь к мойке…
Сука натянула укороченную цепь до душащей тяжести в ошейнике. Стояла, напряжённо высматривая ушедшего за угол хозяина. Она урывисто дышала открытой пастью. Капли слюны часто падали на землю. Под брюхом отвисли набухшие «сосочные ряды», ожидая тех, для кого и были приготовлены. Но всё тщетно. Тщетны и бесполезны собачьи горькие слёзы, тихо катящиеся по горлу и выедающие сердце своей безмолвной тоской безнадёжности. Эти полные безысходной грусти собачьи глаза, виновато, с надеждой и горьким укором, смотрящие на вас…
(Некоторые скажут, что это сопливый бред, ведь собаки не умеют плакать, но так думают лишь те, кто безнадёжно заражён «проказой» слепого высокомерного жестокосердечия, расплата за которое придёт неизбежно. Ведь человек становится человеком исключительно через добродетель и способность к состраданию, человеческому состраданию!)
Вскоре хозяин вернулся, сплюнул на землю, бросил пустое ведро в сарай. Ярко светило солнце. В ветвях деревьев щебетали птицы, хлопоча о своих птенцах. Порхали, спариваясь, бабочки. Вся природа, казалось, была озабочена одним… Водная гладь лужи, надменно подёрнутая зыбью, равнодушно отражала синее небо. А в компостной гнилостной яме, что неподалёку, среди пирующих здесь зелёных откормленных мух, уныло было погребено всё то, что было уже не нужно этому яркому солнечному миру. Вот и всё. Всё так грустно закончилось для них, даже и не начавшись…
***
Мальчишка вышел из калитки. Когда он проходил мимо соседского дома, Пират едва не выпрыгнул из шкурки, злобно лая и рыча из-за забора.
«Только бы не вырвалась на волю эта страшная рыжая псина!» – подумал мальчишка, сжавшись.
И вот, где-то позади лай злобного рыжего Пирата. Петька браво шагал со щенком в руках по улице «частного сектора», за спиной которого горами возвышались многоквартирные высотки нового спального микрорайона.
– Колька, Маринка! Смотрите! Кто тута у меня ёсть! – он вытянул ладонь со щенком. —
Ходь сюдой!
Детвора с любопытством облепила мальчишку.
– Ой, какой он ма-а-ленький!
– Дай потрогаю!
– Ой, смотри-и-и! А него уже есть хвостик! Ма-а-аленький такой.
От такого внимания Петька чувствовал себя героем дня. Авторитет его популярности рос буквально на глазах. Так, по-крайней мере, ему казалось. Он был горд. Щенок теперь его беспокоил гораздо меньше, чем это приятное ощущение себя «осью», вокруг которой в этот миг вращался, казалось, весь знакомый ему детский мир.
– Петя, а дай подержать мне. Можно? – девочка вытянула ладошки и проникновенно посмотрела ему в глаза.
– Па-жа-а-лста! – снисходительно ухмыльнулся Петька и протянул щенка Маринке.
– А как его зовут?
– Не знаю. Никак ещё, – пожал плечами хозяин пушистого чуда.
– Ой-ой-ой! Он щекочит мне ладошки ротиком. Он хочит меня скушать, – девчонка весело сморщилась, втянув голову в плечи.
– Он сиську ищет, нафиг ты ему нужна! – заявил Колька.
– Нашёл где сиську искать! – усмехнулся Петька.
– Это мальчик или девчонка? – любопытствовала Маринка.
Петька, задумавшись, перевернул щенка кверху пузом, и вся дружная братия принялась внимательно изучать ситуацию под хвостом…
– Сучка! – наконец, Колька вынес вердикт.
– Сам ты су-у-чка! – Петька неодобрительно посмотрел на товарища. – Это девочка! Собаческая девочка.
– А давай, назовём её Лизкой, – предложила девочка.
– Лизкой? Почему Лизкой? – пожали плечами мальчишки.
– Да потому, что она лижет мне ладошки! – засмеялась Маринка. – Потому она и есть Лизка!
– Ну, не зна-а-ю! – задумался Петька. – Я думал Бежкой назвать, за цвет…
– Не-е-е, Лизка лучше! – Маринка сложила губки бантиком. – Петь, а Петь, подари мне Лизку, вытянув нижнюю губу, открыла как можно шире глаза, подняла жалобно вверх брови.
Петька усмехнулся. Задумался, хитро посмотрел на подружку.
– Ну? – Маринка свела брови.
– Да пажалста! Дарю-ю! – щедро, словно с барского плеча, прозвучал ответ. – У меня дома ешо ёсть пять штук таких же!…
…Спустя несколько месяцев
Квартира одной из множества новых многоэтажек, динамично, на радость горожан, наступающих на городские пригороды типовыми спальными микрорайонами, была наполнена утренней суетой.
– Да ё маё опять лужа! – Маринкин отец брезгливо поскакал на одной ноге в ванную.
– А ты как хотел? Выгуливать нужно вовремя! – резонно заявила Маринкина мать.
– Вот Маринка себе завела игрушку, хай и выгуливае! – выкрикнул из ванны отец.
– А мне в школу к восьми! Мне некогда, – возмутилась Маринка, потирая заспанные глаза…
Едва отец вышел из ванной, держа в руке мокрые скомканные носки, как снова раздался его возмущённый баритон.
– А это что? Теперь твоя Лизка сгрызла мне ботинки, мало ей было маминых туфель на прошлой неделе! – он снова отчаянно взмахнул руками, пнул боты, взялся за голову.
Маринка молча хлопала глазами, типа «она тут ни при чём».
– А я вам говорила, собаке не место в квартире с человеком! – уже раз в сотый или даже тысячный заявила Маринкина мама. – Да отнеси ты её, наконец, назад в частный сектор.
– Выбросить предлагаешь? – отец глубоко втянул в лёгкие воздух.
Да ей там лучше будет. Она там себе двор найдёт и будет счастлива. Точно тебе говорю!
Маринка насуплено молчала, пакуя школьный рюкзак…
…Прошло еще сколько-то времени
Молодая бежевая сука неприкаянно бегала по деревенской улице, зажав в зубах любимый мячик. Одна. Куда-то исчезли хозяева. Увлечённая игрой, она и не заметила. Ведь воздух свободы вокруг был таким пьянящим! Таким манящим. Лизка бросилась за скачущим по дороге мячом и всё…
Смеркалось. Небо залилось багряным заревом, отражаясь в окнах домов, где временами уже начинали включать свет. И красочный мир стал погружаться в двуцветную черно-белую гамму. Ей становилось страшно. Она пробежала мимо забора, откуда её демонстративно облаяла какая-то черная собака, явно отрабатывая перед своим хозяином свой «собачий хлеб».
– Жучка, заткнись, – раздражённо гаркнул на неё хозяин.
Лизка остановилась. Словно лёгкой тёплой волной смутные воспоминания лизнули её нос знакомыми запахами. Она, внюхиваясь, урывисто перекачивала мокрым чёрным пятачком носа воздух, стараясь уловить те мимолётные знакомые волны, моментально растворяющиеся в бурных потоках иных, совершенно чужих запахов. Снова раздался лай Жучки и скрежет, волочимой по земле, цепи.
Ей начала вторить из соседнего дома рыжая злобная псина.
– Да, блин! На кого они там лают?
– Да, тут собака какая-то приблудная за забором бегает.