Испытывая чувство ответственности и вины перед слушателями, специально освободившими свое субботнее время для получения знаний, он не хотел уезжать. Но врач говорил столь убедительно о возможных последствиях перегрузки, а главное – жена и дочь так сильно настаивали на том, чтобы прислушаться к его совету, что ему не оставалось ничего иного, как последовать рекомендации.
Он наскоро собрал кое-какие предметы первой необходимости, взял с собой паспорт, медицинскую страховку и медицинскую карту. Надел кроссовки и вместе с женой, врачом и его спутником, который, судя по всему, был врачом-стажером, спустился на лифте к стоящей у подъезда «скорой помощи». Не без поддержки со стороны второго врача забрался в нее и сел рядом с женой, которая тревожно поглядывала на него, готовая в любую минуту оказать какую угодно помощь.
Завыла сирена, и «скорая помощь» помчалась по сравнительно незаполненным машинами улицам Москвы. Его подташнивало, заносило на поворотах, но он держался, как мог.
Через двадцать минут они прибыли в ту городскую больницу, где, судя по всему, оказалось свободное место для таких попавших в передрягу бедолаг. Не успела «скорая помощь» остановиться, как врач с медбратом подхватили его и, осторожно поддерживая, несмотря на то, что он мог сам передвигаться, повели в неврологическое отделение. Там он был передан дежурному врачу-женщине, которая, выслушав сотрудников «скорой помощи», тут же отдала соответствующие распоряжения и, приняв документы, стала оформлять все то, что положено в таких случаях.
Ему вновь измерили давление, послушали сердце, взяли на анализы кровь и отправили на рентген, чтобы установить, нет ли каких-либо опасных последствий после падения с кресла на пол и удара головой.
Впервые в жизни он оказался в своего рода инвалидном кресле. Крупного телосложения медсестра покатила его к лифту и без особых усилий вкатила в него. Он пытался шутить, а медсестра отвечала тем же. Лифт остановился на каком-то этаже, медсестра подхватила коляску и покатила его в рентгеновский кабинет. Там ему сделали снимки и, убедившись в том, что у него нет никаких переломов и все в порядке с головой, отправили обратно к дежурному врачу.
В это время на другой «скорой помощи» доставили очередного пациента, которым тут же занялась дежурный врач. Его попросили подождать в коридоре, и он имел возможность общаться с женой, которая уже успела расспросить, что это за больница и от какой станции метро можно до нее добраться. Оказалось, что по иронии судьбы он находится в городской больнице № 13, что само по себе вызвало невольную усмешку. Не истерический смех, а именно усмешку, поскольку он воспринял номер больницы как некий вызов самому себе, если в чем и нуждающийся, то только в проявлении юмора по отношению к сложившейся ситуации.
Спустя пятнадцать минут, он вновь оказался в коляске и та же сестра покатила его к лифту, который доставил их на четвертый этаж. От лифта по коридору они направились к палате № 401. Он успел лишь в шутку сказать, что было бы кстати, если бы ему досталась палата № 6.
Так Левин оказался в шестиместной палате, в которой четыре кровати были свободными. На одной кровати, находящейся у противоположной от окон стенки лежал худощавый мужчина, который наблюдал за его прибытием и некоторое время после того, как он расположился в палате, представился: «Виталий». На другой кровати, находящейся на противоположной стороне палаты между двумя незанятыми койками, посапывал упитанного сложения мужчина. Виталий сообщил, что спящего мужчину зовут Николаем и что он еле говорит, точнее, в силу простуды говорит сипло и тихо.
Он выбрал кровать в одном ряду с кроватью Виталия, рядом с окном. Положил взятые с собой вещи в прикроватную тумбочку, начал осваиваться в палате. В целом вид палаты был более чем приличный. Чисто, запах немного затхлый, поскольку два больших окна были закрыты, но вполне сносный. Большая светлая комната, где вдоль стен в два ряда стоят по три кровати. При входе нечто вроде тамбура. По одну сторону его расположен туалет с раковиной, по другую – душ и раковина. В тамбуре стоит холодильник, куда обитатели палаты могут складывать продукты, которые приносят им навещающие родственники или знакомые.
Перекинулись с Виталием парой слов. Оказывается, он находится в больнице уже две недели. На правах старожила он сообщил, что в выходные дни их особо беспокоить не будут и все необходимые процедуры, включая анализы, придется проходить и сдавать, начиная с понедельника. Причем его краткое сообщение сопровождалось такими нецензурными словами, которые не всегда услышишь при первом знакомстве.
Левин спросил Виталия, не будет ли он возражать, если немного открыть створки обоих окон, чтобы проветрить палату. Он был не против, тем более, что лежал на кровати в одежде. И действительно, после того, как створки окон были приоткрыты, в палате стало легче дышать.
Через некоторое время проснулся Николай. Виталий сообщил ему, что в их полку прибыло. Тот что-то буркнул, но не проявил никакой заинтересованности. Немного полежав, с трудом сел на кровать. Потом, пошарив ногами и найдя на полу тапочки, обулся, встал с кровати, подошел к ближайшему от него окну и закрыл его створку. Молча вернулся обратно и снова сел на кровать.
Наблюдая за Николаем, и, видимо, желая ввести Левина в курс происходящего, Виталий прокомментировал:
– Бережет себя, хрен моржовый. Коновалы, мать их за ногу, довели мужика до такого состояния, что он, блин, потерял голос. Ну, ничего, Колян, мы еще погуляем. Не бзди, выйдешь из больницы, дернем, мать твою, по стопарику и споем. Будем орать, блин, на всю Ивановскую, чтоб чертям, мать твою, было тошно.
Представив себе, по всей вероятности, такую картину, Виталий чуть рассмеялся и, обращаясь к Левину, пояснил:
– Вот, блин, житуха! Чуть не угробили человека, едрёна вошь!
И, пересыпая крепкими выражениями свою речь, он поведал, что случилось с Николаем. Оказывается, тот лежит в больнице уже полмесяца. Привезли с повышенным давлением. Но, поскольку не было свободных мест в палатах, то его положили в коридор. Пролежав там пять дней, Николай простудился. Скорее всего, уборщицы и нянечки добросовестно выполняют свою работу и, наводя чистоту в больнице, проветривают коридоры, чтобы выветрить запах хлорки. Как бы там ни было, но простуда так захватила Николая, что он осип.
Когда освободилось место в одной из палат, его перевели туда. Стали лечить и от последствий простуды. Давление стабилизировалось, но хрипы остались, и было трудно разобрать слова, когда он пытался говорить. – Вот такие дела, мать твою ити! – завершил свое пояснение Виталий. – Ничего, прорвемся. Держи, Колян, хвост пистолетом, и все будет, блин, тип-топ!
Николай молча слушал Виталия, потом, поправив рукой свалявшиеся на голове волосы, прохрипел:
– Сейчас стало полегче. Тихо, но могу говорить. А несколько дней тому назад вообще потерял голос.
После этого он привстал с кровати, открыл прикроватную тумбочку, достал пачку сигарет и зажигалку.
Виталий, следивший за его движениями, обрадованно кивнул головой:
– Правильно. Пойдем отравимся. А там глядишь и шамовку принесут.
Виталий и Николай направились, не спеша, к двери. По дороге Николай заскочил в туалет, а затем следом за Николаем вышел в коридор.
Левин остался один. Огляделся. Заметил, что край кровати Виталия приподнят. Так удобнее для ног. Присмотрелся к своей кровати, нашел соответствующий механизм и приподнял край кровати. Лег на нее, протянул ноги. Можно сделать чуть повыше. Встал, поднял край кровати на нужную высоту, снова лег.