Интерес Новгородцев к бывшему атаману иноземного войска поутих, и стоит заметить, довольно быстро, отчего про него даже стали понемногу забывать. Во всяком случае, многоликая армия каждодневных ротозеев возле стальной клетки со Злыдней Великаном, как-то на всеобщее удивление княжеских дружинников резко поубавилась. Так, время от времени заходили на площадь возле княжеского двора приезжие люди, поглазеть на грозного иноземца, слух о котором стараниями княжеской свиты, да молвой народной, был чрезвычайно велик, да детвора местная изредка наведывалась к великану ради забавы посмотреть, как он на всех скалится, и глухо злобно рычит. В остальное время кроме жителей Великого Новгорода, спешивших через городскую площадь по своим делам, почти совсем не обращавших отныне на него никакого внимания, да постоянной охраны из числа дружинников княжеских, Злыдня Великан никого возле себя уж и не видел.
И кажись, было бы всё в Великом Новгороде по-прежнему хорошо, но случилось непредвиденное, то, чего никто не ожидал…
В тихую лунную ночь, когда небесное ночное светило стало клониться на убыль, стремясь, в конечном счёте, превратиться в тонкий полумесяц, негромкий короткий скрип открывающейся двери, прорезал ночную тишину княжеского двора.
В ту же секунду силуэт маленького человечка, отделившись от стены дома, прошмыгнул за ворота княжеского двора, а, там не останавливаясь по городской площади, и замер возле железной клетки, стоящей в самом её центре.
Выглянув из-за клетки, человечек стал прислушиваться, но ничего кроме шумного дыхания Злыдни Великана и тихого сопения его сторожей не услышал. Маленькие бегающие глазки оглядели крепко спящих возле клетки двух княжеских дружинников, полагавшихся на толстые стальные прутья клетки, оттого и поддавшихся навалившемуся сну. После этого оглянувшись по сторонам, Фома, так звали человечка, крадучись подошёл к висевшему на дверце клетки замку. Остановившись, Фома протянул руку с палкой в клетку и слегка толкнул ею спящего Злыдню Великана.
Шумно вздохнув, Злыдня Великан открыл глаза, и уже было собрался негромко рявкнуть, как увидел Фому приложившего указательный палец к своим губам.
– Прошу прощения за столь поздний, можно сказать неурочный визит, из-за которого мне пришлось потревожить ваш драгоценный покой, ваше превосходительство, но иначе просто было, поверьте мне на слово, никак нельзя, – скороговоркой прошептал Фома. – Понимаю ваше законное удивление, связанное с неожиданным моим появлением, которое вас взволновало, но вам право же не стоит беспокоиться, потому что я здесь сейчас только для того, чтобы помочь вашему сиятельству.
– Кто ты? – тихо рявкнул Злыдня Великан, всматриваясь в худое вытянутое лицо маленького человечка.
– Ваш покорнейший слуга, ваше благородие, – с поклоном ответил Фома, приложив руку к груди.
– Освободи меня! – тихо прорычал Злыдня Великан, поднимаясь на ноги, и также тихо добавил, – в шелках дорогих ходить станешь, на золоте всегда есть, спать будешь.
– Сей момент, и не извольте даже самую малость беспокоиться ваше величество, потому что я это делаю не из-за золота или какой-либо другой высокой награды, а только лишь по причине чрезвычайно глубокого искреннего уважения к вам, – кивая головой, затараторил Фома, торопливо доставая из-за пазухи ключ, одновременно поглядывая на крепко спящих дружинников. – К тому же я безмерно полон решимости, исправить досадное недоразумение, касающееся того, что такая выдающаяся личность, как вы, совершенно несправедливо, против вашей личной воли, посажено в эту ужасную клетку.
После всех своих слов Фома повернул в замке ключ и, открыв дверцу клетки, сделал шаг назад, почтительно склоняя голову перед выходящим на свободу Злыдней Великаном.
– Свобода, – выдохнул Злыдня Великан сразу же затем, как выйдя из клетки, с наслаждением глубоко втянул в себя ночной прохладный весенний воздух, глядя на убавляющуюся луну, одиноко висящую в безоблачном небе на фоне звёздного ковра.
– Что прикажете ваша светлость? – спросил Фома, взглянув на заметно повеселевшего атамана.
– Бумагу и чернила! – коротко изрёк получивший свободу предводитель, не отходя от клетки.
Не смея спросить, зачем сие было надо, Фома как сумел быстро, исполнил волю Злыдни Великана.
3. Бояре сообщают Новгородскому князю о бегстве Злыдни Великана
Наступившее утро было по-весеннему приятным, только радость от него была омрачена страшным известием о бегстве Злыдни Великана. Первыми об этом узнали княжеские дружинники, пришедшие сменить своих сослуживцев на боевом посту. Сотник, сопровождавший дружинников, побледнев от волнения, даже дар речи потерял, когда увидел пред собою пустую клетку с настежь распахнутой дверцей. Лихорадочно тряся заспавшихся сотоварищей, рыжего и русого дружинника, пришедшие им на смену дружинники, обменивались между собой предположениями, типа – «кто бы мог это сделать?»
Проснувшиеся дружинники, узнав о случившемся, пришли в ужас, ибо знали, Новгородский князь был суров по части наказания за плохое несение военной службы. Осматривая клетку на предмет следов, сотник обнаружил в ней оставленную Злыдней Великаном записку, писанную на обрывке княжеской бумаги.
Как нетрудно догадаться, бумага с вензелем Новгородского князя была предоставлена сбежавшему узнику, его освободителем.
Трясущимися руками взял сотник, найденный в клетке клочок бумаги и, отругав своих нерадивых подчинённых, распорядившись арестовать всех виновных, отправился на вынужденный незапланированный доклад в княжеские палаты.
Но до палат он не дошёл. Прямо скажем – не хотелось. Борясь внутренне с самим собою по поводу того – идти лично к Новгородскому князю или переложить сию нелёгкую ношу на кого-нибудь другого, учитывая нрав великого самодержца, сотник принял, как ему сейчас казалось, единственно-верное решение, не рисковать своей головой. И в связи с только что принятым выходом из трудного положения, сославшись на незавершённые дела, кои в обязательном порядке требовали непременно его личного присутствия, вручил записку в руки первому попавшемуся ему боярину, коим оказался боярин-советник.
Далее, пока боярин-советник изучал вручённый ему клочок бумаги, соображал, что к чему, сотник, прибегнув к вольной информационной фантазии, вкратце обрисовав на словах боевое настроение остальных дружинников, и упомянув о предпринятых мерах в адрес провинившихся, быстро и по-тихому удалился прочь, оставив несчастную жертву обстоятельств, наедине со своим, неожиданно возникшим горем. Глубоко осознав суть того, что всё-таки произошло, бедный боярин-советник, побледнев лицом почти до идеально белого цвета, будто сама госпожа смерть с острозаточенной косой явилась за ним, схватился за сердце. С минуту подержавшись одной рукой за левую часть груди, пытаясь нащупать биение сердца, боярин-советник несколько раз горестно вздохнул, глядя то по сторонам, то себе под ноги. Потом обтерев платочком холодный пот со лба, собравшись с духом, пребывая в состоянии сознания недалёкого от стадии обморочного, отправился на княжескую аудиенцию.
Войдя в палату на ватных ногах, боярин-советник сперва увидел других бояр сгрудившихся плотной кучей близь того места, где должен был находиться трон. Затем, когда бояре, заслышав звук закрывшихся дверей, расступились, он увидел и самого Новгородского князя сидящего на троне. Причём было сразу видно, что князь пребывает в весьма неплохом настроении, от чего его личное настроение и без того уже не хорошее, в тенденции продолжавшегося ухудшения, моментально достигло в нём своего апогея, отразившись на его лице новым усилением бледности. Только теперь белый цвет лица боярина-советника, стал ещё отливать и бледной синевой. Ещё бы. Боярин-советник прекрасно знал, каково это бывает, испортить великому князю хорошее настроение. Он даже замер при входе в палату возле закрывшихся за его спиной дверей, не решаясь идти дальше, но великий князь, перестав вести беседу с другими боярами, сам позвал его к себе, обратив особое внимание на чрезмерно бледное лицо своего доверенного советника.