– «КАвЗик» – это «трахома». С первого дня у «Коминтерна». Водила – Андрюха Воронцов. А «Кубань» мы недавно купили. Знаешь, как прозвали? «Барбухайкой», – Серёга испытующе посмотрел на Германа. – Пойдёшь на «барбухайку» шоферить, Немец? Дам общагу и членство в «Коминтерне».
Герман молчал, размышляя.
– Или ты думал, что я тебя сразу в Штаб включу и квартиру выделю?
Конечно, Герман думал, что Серёга сделает предложение повыгоднее… Хотя, вообще-то, с чего? Они столько лет не виделись. Всё так изменилось…
– Серый, спасибо, – сказал Герман. – Я согласен.
Они спустились во двор и залезли в раздолбанную «Кубань». В Афгане «барбухайками» называли пассажирские грузовики с высокими кузовами. Эти чудища ездили без правил, а возили сразу и людей, и скот. Серёга сел в салоне на диванчик, достал плоскую фляжку коньяка и складные стопочки.
– Садись, – предложил он Немцу. – Дошлём патрон, мишени чешутся.
Серёга хотел, чтобы Немец понял: он получит не только работу и жильё, но и самое большое благо – возможность общения с ним, с Лихолетовым.
– Серёга, а насколько у тебя тут всё надёжно? – спросил Немец.
– В смысле?
– Ну… В Москве заваруха – и ты сразу же бойцов мобилизовал…
– А-а, это… Это херня. «Коминтерн» ведь вовсе не на бизнесе держится. Бизнес – просто потому, что при Горбачёве можно. А «Коминтерн» держится на «афганской идее». И она всегда будет работать, хоть при какой власти.
– Что за «афганская идея»? – недоверчиво спросил Герман.
– Идея, Немец, в том, что «афганец» всегда поможет «афганцу». Как там было, помнишь? Прижмут басмачи пехоту на седловине – к пацанам сразу помощь: с неба вертушки летят, по дороге бэтээры катят, из-за хребтов по бородатым «грады» работают. Все друг другу помогают, так положено.
– Ну, было, – неохотно согласился Герман. – А здесь это при чём?
В «барбухайке» пахло пылью. Серый снова разлил коньяк по стопочкам.
– «Афганская идея» – братство. В Афгане мы были братья по Союзу и на этом воевали. А в Союзе мы братья по Афгану и на этом делаем дела.
– Какие?
– Да какие обычно. Какие по закону разрешается. В основном разный бизнес: кооперативы, эспэшки, «челноки», кредиты, биржа. Ещё всякий собес и «гуманитарка». Да можно дохера всего, Немец. Тебя везде поддержат. Коммерс-«афганец» тебе всегда в долг даст, поверит, поручится. Мент-«афганец» твою жопу прикроет. Бандос-«афганец» на тебя не полезет. Любой начальник тебя выслушает, если его самого как-то Афганом задело, посоветует, познакомит с нужными людьми. Вот и работай. Зелёный свет!
– А я подумал, ты что-то вроде бригады сколотил, – признался Немец.
– Здесь, в Батуеве, многие так думают, – согласился Серёга. – Мы же не терпилы. Мы нагибаем, кого надо. Каких-то – крышуем. Ставим себя жёстко. Но не грабим и не отжимаем. Живём по закону – обычному, а не воровскому, и других тоже заставляем по закону жить. Пинком под срандель.
– Виннету – вождь апачей, – усмехнулся Герман.
– Ну, да, сын Инчу-Чуна, – Серёга весело оскалился, а потом посмотрел Немцу в глаза: – Короче, знаешь, что такое «Коминтерн»? Никому не говори, военная тайна. Это землячество по войне. Похеру, какая была война. Похеру, герой ты там был или чмордяй. Зато тебя здесь свои не кинут. Сведи в систему свои силы и «афганскую идею», и получится «Коминтерн».
– Ты сам такое придумал? – Герман был поражён Серёгиной стратегией.
– Я же в душе генерал, – самодовольно ответил Серёга.
А Немец ещё там, под Гиндукушем, понял, что он в душе – солдат.
* * *
За полтора месяца Герман не успел выучить улицы Батуева, и потому Серёга сейчас стоял у него за спиной и подсказывал:
– За гастрономом сворачивай направо. Теперь налево – до бани. Прямо.
Осень в этом году получилась какая-то ярмарочно развесёлая и свежая – наверное, потому что деревья в запущенных скверах разрослись привольно и дико. Серые стены панельных многоэтажек окрасило отсветами петушиных хвостов. Улицы переметало разноцветными фантиками палой листвы, точно затягивало в карусель. Бульвары казались пёстрыми матрёшечными рядами.
От «Юбиля» отъехала целая автоколонна с «афганцами»: «барбухайка», «трахома» и три автобуса-пазика, арендованных «Коминтерном». Колонна покатила на окраину Батуева – в Шпальный посёлок возле Сортировки.
Для Германа это было первое дело в «Коминтерне», и он волновался, как школьник: всё напоминало начало учебного года – осень, новые люди, новые темы. Автобус подбрасывало на ухабах; парни в салоне курили, материли разбитую дорогу и взвинченно гоготали. В колонках по-блатному хрипел шансон, набирающая обороты модная группа «Лесоповал», – это помогало озвереть и распоясаться. «Коминтерн» ехал избивать торгашей Шпального рынка. Силовыми акциями «афганцев» руководил Егор Быченко – Бычегор.
Город Батуев жил при железной дороге: двумя главными предприятиями были тепловозный завод и «Электротяга», комбинат силовых агрегатов. Но важнее оказалось то, что через город проходил поезд Ленинград – Улан-Батор, который в Монголии менял номер и шёл до Пекина. На рынке Батуева встречались потоки китайского ширпотреба и скандинавского секонд-хенда.
Руководства у рынка не было, люди просто приходили на пустырь за Шпальным посёлком на Сортировке и продавали шмотьё с рук поштучно или кучами. Бандюки Бобона пробовали подгрести рынок под себя, но рынок утекал сквозь пальцы. Его невозможно было контролировать: территория не огорожена, торговля мелкооптовая, а торговцев тыщи – они то являются, то не являются, постоянных мест нет, никого не отследишь и не выловишь.
Серёга придумал, как «Коминтерну» овладеть барахолкой на Шпальном. Для этого надо ввести неуправляемое торжище в устойчивые и регулярные формы. Лихолетов и Штаб определили эти формы, и далее требовалось силой загнать торговцев в подготовленный вольер. За этим сейчас и ехали бойцы.
Улица, которая вела на Шпальный посёлок, была просто бетонкой через трущобы пригорода. В районе рынка по её обочинам двумя тесными рядами выстроились легковушки. Вдали виднелись решетчатые мосты и фермы, крыши пакгаузов и багажных дворов. Вдоль длинной железнодорожной насыпи, размеренной столбами, на пустыре гомонила огромная толкучка.
Дорогу автоколонне перегородили два мощных грейдера «Кировец». «Афганцы» выбирались из автобусов на бетонку, разминали плечи и руки гимнастическими движениями. Было солнечно и прохладно. Сквозь шум базара доносились свистки локомотивов и голос диспетчера на Сортировке.
Серёга, прищуриваясь, разглядывал просторную барахолку.
– Объявляли этим чертям, что рынок закрывается, предупреждали, – и нихера их не проняло, – удовлетворённо сказал Серёга. Его радовало, что противник не покинул поля боя и не уклонился, воодушевлял масштаб дела.
Горисполком и управление железной дороги не раз пытались запретить столпотворение «на Шпальном», но «челнокам» было удобно сбывать товар неподалёку от складов, а горожанам место нравилось, и плевать на запреты.
– Вон ту халабуду видите? – Серёга обратился сразу ко всем парням.
Ближе к станции стояла сквозная трёхэтажная громада недостроенного товарного терминала: горизонтальные плоскости и колонны вместо стен.
– Говорите всем, что с завтрашнего дня рынок работает только в этом здании. Вход платный, но порядок мы гарантируем. Рэкета не будет.
Серёга Лихолетов, настойчивый и предприимчивый, выяснил, что брат замначальника Батуевского железнодорожного узла – инвалид Афганистана. Пограничник с Пянджа, командир мотоманевренной группы, в рейде он подорвался на мине и остался без ноги ниже колена. А у Серёги было что предложить таким инвалидам для ускорения жизни. И замначальника узла у себя в конторе продвинул Серёгин проект.
Дорога подписала соглашение, что недостроенный товарный терминал бесплатно передаётся «Коминтерну» в пользование на пятнадцать лет. Потом «Коминтерн» зарегистрировал на себя новое предприятие – рынок. Доходы от рынка шли на счета «Коминтерна». «Коминтерн» обретал независимость.