Если дочь ее не встречала и можно было немного передохнуть на банкетке, то она даже начинала подсчитывать, сколько рулонов обоев нужно купить, чтобы заново оклеить весь коридор. Получалось всего-то три рулона. И работы на полтора дня. С вечера раскатать и разрезать. А утром сварить клей и поклеить. В помощь можно позвать верную подругу Светку: Надя не помощница, у нее руки музыканта, которые нужно беречь. А Светка обязательно отзовется. Муж Гриша помочь Марии всегда отпустит. А может, еще и сам придет подсобить. Правда, они будут мешать Наде: грохотать, громко разговаривать. Нет, пожалуй, вполне еще можно обойтись тем, что есть. Просто подклеить немного в углу. Но клей все равно варить придется.
Дочь бросила через плечо: «Здрасте», – и неторопливо пошла в свою комнату. «И что за манера!» – в который раз удивилась Мария. Почему она, встречая дочь, бросает все свои дела, не уходит из коридора, пока та не повесит пальто в шкаф, еще и тапки ей найдет, и будет стоять с этими тапками, пока дочь как следует не разглядит себя в зеркале, наматывая на палец челку и нехотя отвечая на настойчивые мамины вопросы. Надя же никогда ни тапки не подаст, не спросит, как дела. Спрашивать приходится всегда и все самой, причем уже выкрикивая через коридор.
– Что в училище? – Мария, как всегда, начала с того, что было самым важным.
– Все нормально! – Надя растягивала слова, давая понять, что, может, слов сказано и немного, зато разговаривает она достаточно долго для того, чтобы не уточнять, что и как.
– Что значит «нормально»?! Что сказала Софья Михайловна? – Марию это растягивание слова никак не устраивало. Нет, ну с какой стати?! Столько затрачено сил, и не только Надиных. Ее, материнских, ничуть не меньше. Уж нервов-то точно.
Надя, видимо, поняла по тону матери, что детализировать придется. Она нехотя уточнила, и Мария почувствовала в голосе дочери некоторое самодовольство:
– Как всегда: что я гений и в консерваторию мне прямая дорога.
– Ну-ну…
Мария поставила сумку на пол и села на табуретку. Снять сапоги сил не было. Опять вспомнилась несправедливая ругань директора. Все, нужно выбросить его из головы. Завтра она покажет ему отчет еще раз и докажет, что по-другому его составить просто нельзя. Никак нельзя! Мария его же в конце концов и защищает, как он этого не поймет!
Надя подбежала к матери. Да нет, совсем еще ребенок. Старается строить из себя взрослую, но вот забудется, и опять – маленький кролик. Почему Мария звала дочь Кроликом, она уже и сама не помнила. Кролик, и все. Такое вот домашнее прозвище.
– Устала? Что? Неприятности? Опять этот козел орал?
– Надя! Ну так нельзя. Просто устала. И, по-моему, ноги натерла, – женщина улыбнулась дочери. Как же мало нам надо, вот ведь всего одно слово, и вроде как уже легче, и забылись эти бесконечные склоки в месткоме и недовольный директор. А он всегда недоволен.
– Давай помогу, – девочка ловко стянула сапоги. – А что у нас на ужин?
– Сейчас, посижу немного, что-нибудь сварганю.
Мария задумалась было о том, что дочь уже вполне взрослая и к приходу матери могла бы и сама чего-нибудь сварганить, но за эти самые сапоги сразу готова стала лететь на кухню и начинать печь пироги.
– Поиграй. – Это скорее был вопрос, никогда Мария не знала, как на него ответит Надя. Дочь могла запросто отрезать: «Не сейчас» – или: «Устала». Могла вдруг пуститься в долгий рассказ о том, какие пассажи ей особенно нравятся. А могла, вот как сегодня, быстро и с улыбкой согласиться.
– Ага, – Надя села за пианино. – И учти: только ради тебя, свою программу я на сегодня выполнила.
– Давай-давай, понятное дело, что для меня.
На выпускных Надя должна играть Моцарта, 107-й концерт. Мария уже знает его наизусть, под него делает свои графики и сводит балансы, мысленно напевая, когда вынуждена брать работу на дом. Мелодия прокручивается в голове со всеми нюансами. Вот здесь совсем пиано, а здесь форте, а сейчас предстоит самый сложный пассаж, и Мария невольно подается вперед, представляя дочь за инструментом. Сегодня она просто слушала, глядя на дочь. Как выросла ее девочка и совсем не похожа на нее, Марию. Вся в отца: и внешне, и особенно характером. Жесткая, бескомпромиссная. Но все же Мария вырастила хорошую дочь. Не все измеряется вовремя поданными тапочками. Вот, смотри-ка, – гений. А что? Действительно, это не просто способности, а нечто большее, и ее дочь поступит в консерваторию во что бы то ни стало.
Она сама мечтала выучиться играть на фортепьяно. Только откуда у ее матери было взяться деньгам на такую дорогую вещь? Даже представить себе сложно. Да и у самой Марии их не было, когда она решила учить музыке свою дочь. Если бы только был жив Володя… Нелепая авария в 25 лет. Выпили, понеслись гонять на мотоцикле. Мария всю жизнь будет винить себя в этой трагедии.
В тот день Володя вернулся с завода навеселе, позже обычного. Никакие объяснения по поводу пятницы и зарплаты на Марию не подействовали. А на кого бы подействовали?! Надюше только-только исполнилось полгода, оручая была – страсть, а тут еще затемпературила. Вроде зубы, а если нет? С трудом дождалась мужа с работы, сама никак не могла принять решение, что делать: вызывать врача или нет? Володя явился, не запылился, да еще вместе с соседом Витькой.
– Жена, принимай! Нового Витькиного друга обмываем.
– Ой, да вы уж вроде начали.
– А нечего тут нам высказывать, рабочий класс гуляет, имеем право, премию получили, опять же вон Витька какого коня купил!
Конечно, не права была, конечно, нужно было и стол накрыть, и рядом посидеть. Все мы умны задним умом. В тот момент такая обида захлестнула молодую женщину, что других слов, кроме как: «Вот пусть вас ваш конь и принимает. А кобыла какая подвернется, тоже не расстроюсь», – не нашлось. Мария со слезами вытолкала обоих.
…Володя умер, не приходя в сознание, и с тех пор они с Надей все проблемы решали вдвоем.
Когда хотелось выть от бессилия, от безденежья, от одиночества и обиды, Мария не давала себе расслабиться: права не имела. У нее дочь. Кому еще она нужна? Только матери. А когда становилось совсем невмоготу, Мария пела.
Подпевать Надя начала рано, а еще раньше начала внимательно слушать радио, постоянно включенное в доме. Мария боялась тишины, слишком остро она чувствовала одиночество в замкнутом пространстве их небольшой квартирки. Впервые услышав незнакомую мелодию, Надя сначала затихала, прислушивалась, потом несмело вздыхала, гулила в такт. А слушая что-нибудь не в первый раз, цеплялась за прутья кроватки, карабкаясь вверх, раскачивалась в такт мелодии, вертела головкой и приседала, как казалось Марии, в самых красивых и мелодичных местах. Дочь слышала музыку, определенно. А уж когда начала подпевать, то сомнений не осталось. Наде только-только исполнилось тогда два года. Мария удивлялась и радовалась способностям дочери.
Они начали собирать пластинки; тут были и музыкальные сказки, и популярная классика. Любимыми стали «Бременские музыканты» и Свиридовская «Метель». Причем музыка Свиридова нравилась больше. Мария и сама обожала романс с этой пластинки, дочка же выбрала марш, который могла слушать часами. Почему именно его? Слушала, маршируя в такт музыке и тихо подпевая.
Время бежало быстро, Мария уже не сомневалась: дочь нужно учить. И это уже не просто ее, Марии, мечта – это необходимость. Надины способности нужно было развивать.
– Надь, а ведь у тебя слух есть! Ни разу не соврешь! – только разводила руками Мария.
– Потому что врать нехорошо!
– Да я о другом, – улыбалась мама. – А вот купим мы с тобой пианино. Давай, а?
– Может, лучше скрипку?
– Нет, лучше пианино. Я уже узнавала. На работе в кассе взаимопомощи денег дадут, за год расплатимся. Только ты уж меня не подведи, учись.