Дао, о котором можно что-то сказать, —
Не Абсолютное Дао.
Позвольте мне сначала рассказать вам, как эти сутры были написаны, потому что это поможет вам их понять. Лао-цзы жил девяносто лет – на самом деле, он ничего не делал, кроме того, что жил. Он жил тотально. Ученики неоднократно просили его написать что-нибудь, но он всегда говорил: «Дао, о котором можно что-то сказать, – не настоящее Дао. Истина, о которой можно что-то сказать, немедленно становится ложью». Поэтому он ничего не говорил, ничего не писал. Что же тогда делали рядом с ним ученики? Они просто находились в его присутствии. Это называется «сатсанг» – находиться в присутствии. Они жили рядом с ним, гуляли с ним, они просто впитывали его сущность. Находясь рядом с ним, они старались ему открыться. Находясь рядом с ним, они старались ни о чем не думать. Находясь рядом с ним, они все больше и больше погружались в тишину. В этой тишине он встречался с ними, он приходил к ним, он стучал в их двери.
В течение девяноста лет он отказывался что-либо написать или сказать. Такова его позиция: истине невозможно научить. Как только вы говорите что-то об истине, она перестает быть истиной, попытка высказать ее превращает истину в ложь. Истине невозможно научить. Самое большее, что можно сделать, это указать направление. И этим указанием должно быть все ваше существо, вся ваша жизнь – но невозможно указать направление словами. Лао-цзы был против слов. Он был против языка.
Говорят, что по утрам он обычно выходил на прогулку и его часто сопровождал сосед. Прекрасно зная, что Лао-цзы не любит разговаривать, что он – человек абсолютной тишины, сосед всегда молчал. Не допускалось даже произносить слово «привет», не допускалось даже говорить о погоде. Сказать: «Какое прекрасное утро!» – было бы излишней болтовней. Лао-цзы совершал дальние прогулки, в несколько миль, и сосед шел за ним следом.
Так продолжалось много лет, но однажды у соседа гостил один знакомый, он тоже захотел пойти с ними, и сосед взял его с собой. Тот ничего не знал о Лао-цзы и о его привычках. Он чувствовал себя подавленным, потому что его друг ничего не говорил и этот Лао-цзы ничего не говорил, и он не мог понять, почему они молчат. Эта тишина была для него тягостной.
Если вы не умеете пребывать в тишине, она становится тягостной. Вы говорите не для того, чтобы общаться, – нет. Вы говорите, чтобы освободиться от того, что вам мешает. В действительности, общение через слова невозможно; все как раз наоборот – так вы можете избежать общения. Разговаривая, вы создаете вокруг себя оболочку из слов, и поэтому никто не может узнать о вашем истинном состоянии. Вы прикрываетесь словами.
Этот человек чувствовал смущение и дискомфорт; ему было неловко. Его распирало от желания что-нибудь сказать. Поэтому, когда солнце появилось над горизонтом, он произнес: «Какое восхитительное солнце, смотрите!.. Какой прекрасный восход! Какое чудесное утро!»
И это все, что он сказал. Но ему никто не ответил, потому что его друг знал, что Лао-цзы это не понравится. И уж, конечно, сам Лао-цзы ничего не сказал, ничего не ответил.
Когда они вернулись, Лао-цзы сказал соседу: «Завтра не приводи этого человека. Он болтун». А тот всего лишь произнес: «Какое восхитительное солнце! Какое чудесное утро!» Только это – за два или три часа прогулки. Но Лао-цзы сказал: «Больше не бери с собой этого болтуна. Он слишком много говорит и говорит без толку – ведь у меня тоже есть глаза, я и сам вижу, что солнце восходит, что оно прекрасно. Зачем об этом говорить?»
Лао-цзы жил в безмолвии. Он всегда избегал разговоров об истине, которой достиг, и всегда отвергал мысль о том, чтобы написать что-то для будущих поколений.
В возрасте девяноста лет он покинул своих учеников. Он попрощался с ними и сказал: «Теперь я ухожу в горы, в Гималаи. Я ухожу туда, чтобы приготовиться к смерти. Хорошо быть рядом с людьми, хорошо находиться в мире, пока ты жив, но когда приближается смерть, лучше оказаться в полном уединении, чтобы отправиться к изначальному источнику в абсолютном одиночестве, в абсолютной чистоте, не замутненной миром».
Ученики очень опечалились, но что они могли поделать? Они прошли с ним вместе несколько сотен миль, затем, наконец, Лао-цзы уговорил их вернуться. После этого, когда он уже один пересекал границу, его задержал стражник. Стражник тоже был его учеником. Он сказал: «Пока ты не напишешь книгу, я не позволю тебе перейти границу. Ты должен сделать это для человечества. Напиши книгу. Это твой долг, который ты обязан заплатить, иначе я не пропущу тебя». Так что в течение трех дней Лао-цзы сидел под арестом у собственного ученика.
Это прекрасный поступок. В нем много любви. На Лао-цзы было оказано давление, и в результате родилась эта маленькая книга – книга Лао-цзы «Дао Де Цзин». Он вынужден был написать ее, потому что его ученик не пропускал его через границу. Этот ученик был стражником, он обладал властью и мог создать сложности для Лао-цзы, поэтому Лао-цзы пришлось написать эту книгу. Он закончил ее через три дня.
Вот первое предложение книги:
Дао, о котором можно что-то сказать, —
Не Абсолютное Дао.
Это – первое, что он хочет сказать: то, что выражено словами, не может быть истинным. Это вступление к книге. Оно просто заставляет вас быть бдительными, предупреждая: сейчас последуют слова, не становитесь жертвой слов. Помните о том, что находится за пределами слов. Помните о том, что нельзя передать с помощью языка, с помощью слов. Дао можно передать, но оно может быть передано только от существа к существу. Оно может быть передано, только когда вы находитесь рядом с мастером, просто рядом с мастером – ничего не делая, даже ничего не практикуя. Оно может быть передано, когда вы просто находитесь в присутствии мастера.
Почему истину нельзя выразить словами? В чем сложность? Истину нельзя выразить словами по многим причинам. Первая и самая главная причина в том, что истина всегда постигается в тишине. Она постигается, когда останавливается ваш внутренний монолог. А если вы постигли ее в тишине, как вы можете выразить это с помощью звуков? Это переживание. Это не мысль. Если бы это была мысль, она могла бы быть выражена, это было бы не трудно. Какой бы сложной ни была мысль, можно найти способ ее выразить. Самую сложную теорию Альберта Эйнштейна – теорию относительности – можно записать в виде символов. С этим нет проблем. Возможно, ее смогут понять немногие, но речь не об этом. Ее можно выразить.
Говорят, что когда Эйншейн был жив, только двенадцать человек во всем мире понимали его и то, о чем он говорит. Но даже этого достаточно. Даже если всего один человек может понять, значит, мысль была выражена. И даже если никто не может чего-то понять прямо сейчас, возможно, через несколько веков появится человек, которому это удастся. Тогда это действительно было выражено. Если это когда-нибудь может быть понято, значит, это было выражено.
Но истину невозможно выразить, потому что она постигается в тишине, в отсутствии звуков, в отсутствии мыслей. Вы постигаете ее с помощью не-ума, когда ум отброшен. Как можно использовать для выражения истины то, что должно быть отброшено еще до того, как истина будет достигнута? Ум не способен понять, ум не способен постичь – как он может что-то выразить? Запомните это как правило: если ум способен что-то постичь, он может это выразить; если ум не способен постичь, он не может выразить. Любые слова бессильны. Истину невозможно выразить.
Тогда зачем существуют писания? Тогда чем занимается Лао-цзы? Зачем нужны Упанишады? Они все пытаются выразить словами то, о чем нельзя сказать словами, в надежде, что у вас появится желание узнать это. Истину невозможно выразить в словах, но сама попытка это сделать пробуждает в слушателе желание узнать это невыразимое. Можно пробудить в нем жажду.