Если справедливо святоотеческое предположение о том, что праведные сыны и дочери человеческие призваны занять на Небесах места́ отпавших Ангелов, то Пресвятая Дева Мария, вознесенная во славу ближайшей к Престолу Господню, вошла в ту славу, которой некогда наслаждался Денница. Но какое посмеяние в этом гордому диаволу, какое уязвление для ненасытной его зависти! Из праха и персти, из немощи человеческой воздвиг Всесильный Творец Царицу для Царствия Своего, из несовершенной материи создал Совершенство, перед коим меркнут и былые достоинства Денницы. И какая разница! Надменный ангел, с завистью косившийся на Миродержца, – и Пресвятая Богородица, смиренно коленопреклоненная, с молитвенно сложенными на груди руками, с бесконечной любовью взирающая на Сына и Бога Своего! Даже в пору своего величия Денница не мог и мечтать о той близости к Всеблагому Господу, какой удостоилась Богоневеста. Непроницаемой завесой священной тайны скрыто от людей и Ангелов сокровенное общение Сына Божия – и Носившей Его во утробе; Богомладенца Христа – и Пречистой Его Матери; Царя Небесного – и Пренепорочной Его Избранницы.
В новейшие времена римо-католики усугубили свое отступление от чистоты веры введением догмата о непорочном зачатии Девы Марии, будто бы рожденной тем же непостижимым образом, что и Господь наш Иисус Христос. Не завистливый ли диавол нашептывал им этот «догмат»: мол, не так уж и велик подвиг Приснодевы – Она не из рода человеческого, а небесная гостья, и Ей было легко земное житие. Нет, не так учит Святое Православие. «Если великое дело то, что рождает неплодная, то не более ли удивительно, что рождает Дева? Господь на праматери Своей Анне показал чудо, сделав ее из бесплодной матерью, а потом в Матери Своей изменил законы природы, сделав Деву Матерью», – говорит преподобный Иоанн Дамаскин.[3] От земных родителей произошла Пречистая, в земную плоть одета была, всю тяжесть земных скорбей претерпела и лишь потом удостоилась светозарного венца Небесной Царицы, и в том несравненное величие подвига Ее.
Как Вселюбящая Мать, Она милосердствует к заблудшим детям и готова простить их. Пренепорочная Владычица укрепляет и ободряет подвижников в их служении Господу, а грешников неустанно призывает к покаянию, дабы и они могли войти в милость Отца Небесного. История Церкви от первохристианских времен до наших дней полнится известиями о чудесах и знамениях, явленных Пресвятой Богородицей на благо и во спасение сынов и дочерей человеческих. Поэтому так велика надежда наша на Ее благосердие, на Ее помощь, на Царственное Ее могущество.
Возлюбленные о Господе братья и сестры! Царица Небесная могуществом Своим превосходит Ангельские и Архангельские силы, уступает только Самому Богу Всесильному. Однако все Ее могущество – в смиренной молитве Матери к Господу и Сыну Своему, склоняющемуся на прошение материнское. Прибегнем же и мы к благому заступлению Владычицы! Как недостойные дети, надрывавшие сердце матери своей жестокостью, но опомнившиеся и в порыве раскаяния обливающие слезами ее добрые руки, – так обратимся же и мы со смиренной, слезной молитвой к Пресвятой Деве: «Милосердия двери отверзи нам, благословенная Богородица, надеющиеся на Тя да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед: Ты бо еси спасение рода христианского».[4] Аминь.
Слово на воздвижение креста Господня[5]
Как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.
Ин. 3, 14–15
Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Дорогие во Христе братья и сестры!
Мы идем по пустыне жизни, под палящим зноем страстей, мучаясь духовной жаждой – жаждой истины, справедливости, добра. Под нашими ногами шуршит сухой песок житейских забот и копошатся ядовитые змеи соблазнов. Так мы идем и не знаем, достигнем ли Небесного Отечества, куда зовет нас Вселюбящий Создатель. И где на этом трудном пути встретить покой и прохладу, из какого родника утолить жажду, где отдохнуть душе человеческой? Вот так же в древности шли по жгучей Аравийской пустыне израильтяне. Позади у них было жестокое рабство у египетского фараона, впереди – Земля Обетованная, текущая молоком и медом. Сам Господь питал их небесной пищей – манной, укрепляя в пути. Но тяготы пустынных дорог казались несносными этим малодушным людям, и они возроптали.
Хлеб ангельский ел человек, послал Господь им пищу до сытости (Пс. 77, 25), а израильтяне говорили: Душе нашей опротивела эта негодная пища (Чис. 21, 5). Из жалких рабов стали они свободными людьми, но быстро позабыли тяжкий, бессмысленный труд на строительстве египетских пирамид, побои и ругань надсмотрщиков. Они помнили только, что в Египте кормили их жирным мясом с острыми приправами. И говорил народ против Бога и против Моисея: зачем вывели вы нас из Египта? (Чис. 21, 5). Так оскорбляли они Всевышнего, пока не пришла беда. Полчища ядовитых змей выползли из нор и стали жалить израильтян, множество народа в страшных муках умерло от змеиных укусов.
По внушению Божию пророк Моисей сколотил крест и прибил к нему медное изображение змея. Это мертвое изваяние зла стало лекарством от яда живых гадин: Когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив (Чис. 21, 9).
В чем же заключалось врачующее действие медного змея? Обладал ли этот истукан сам по себе какой-то магической силой? Нет, совершенно иначе происходило исцеление от смертельного яда. Смотря на медного змея, человек вспоминал живых змей – наказание ему за оскорбление Божества – и оплакивал свое преступление. Человек каялся – и Всемилостивый Господь исцелял его от змеиного яда, вкравшегося в душу, а затем поразившего тело.
На первое грехопадение, повлекшее за собой неисчислимые беды, соблазнил Адама и Еву отец лжи – диавол, принявший вид змея. Пригвожденной ко кресту, безжизненной статуей змея Господь показывал: грех может и должен быть умерщвлен, чтобы человек спасся, обрел жизнь. Так впервые в Священной истории появился великий образ Животворящего Креста.
Этот же образ явился в ветхозаветные времена знамением победы. Когда Израиль сражался с Амаликом, святой пророк Моисей стоял на горе, воздевая руки, подобно распятому на кресте. Пока руки пророка оставались поднятыми, его народ одолевал врага, но когда святой Моисей от усталости опускал руки – побеждали амаликитяне. Тогда двое священников стали поддерживать пророка Моисея. И были руки его подняты до захождения солнца (Исх. 17, 12), и была победа над врагами. В память о торжестве святой Моисей воздвиг жертвенник, назвав его Иегова Нисси – «Господь знамя мое» (Исх. 17, 15). То было знамя креста.
Короткую память имел израильский народ. Шли времена, и израильтяне, а затем и выделившиеся из них иудеи позабыли, что означает крест и прибитый к нему медный змей. Это лукавое племя привыкло обращаться к Всевышнему только в беде и изменяло Богу в благополучии. Обличая их нечестие, святой царь-пророк Давид восклицает: Льстили Ему устами своими, и языком своим лгали пред Ним; сердце же их было неправо пред Ним, и они не были верны завету Его. Но Он, милостивый, прощал грех и не истреблял их; многократно отвращал гнев Свой и не возбуждал всей ярости Своей… Но они еще искушали Бога, отступали и изменяли, как отцы их, обращались назад, как неверный лук (Пс. 77, 36–38, 57).
Змеи, явившиеся вслед за грехом, убивали израильтян в пустыне, и пророк Моисей прибил ко кресту неживое изображение змея – образ смерти греха. Но сыны Израилевы любили грех, а потому стремились прибегать не к Богу Праведному, а к идолам. По прошествии времен они извратили смысл сделанного святым Моисеем образа: стали поклоняться не убившему грех кресту, а висящему на нем змею, именуя его «Нехуштан» – «Медный бог». То было поклонение древней злобе – сатане. И благочестивый царь Езекия вынужден был уничтожить этого медного змея, чтобы пресечь мерзкое идолопоклонство.