— Кто-то умудрился вырубить сразу и Интернет, и мобильные телефоны. Крупные компании понесли огромные потери.
— Неудивительно, — заметила она, улыбаясь каким-то собственным мыслям. Софи знала о букмекерстве все. Находилась рядом с дедом и мной в качестве помощника на протяжении всего нашего знакомства, ухаживаний и позже, уже после женитьбы.
Когда Софи улыбалась, на сердце у меня теплело.
Я взял ее за руку.
— О, Нед, — вздохнула она. — Ненавижу такое существование. Ненавижу быть здесь. Все остальные пациенты полные придурки, я совершенно не вписываюсь в эту компанию. — Глаза ее наполнились слезами. — Когда можно вернуться домой?
— Скоро, любовь моя, совсем скоро, обещаю, — ответил я. — Врачи говорят: еще пара недель, и все.
— Они всегда так говорят, — мрачно заметила она.
— Но ведь не хочешь же ты вернуться домой и вскоре после этого снова попасть сюда? — Я крепко сжал ее руку.
— Я вообще не хочу сюда возвращаться, — твердо ответила она. — На этот раз абсолютно уверена, что больше не заболею.
То же самое она много раз говорила и прежде. Если бы ее состояние определялось только желанием и силой воли, она была бы в полном порядке. Свобода выбора имела столько же шансов на излечение маниакальной депрессии, сколько было у листка рисовой бумаги, пытающегося остановить несущийся поезд.
— Знаю, — тихо сказал я. — Я тоже совсем не хочу, чтоб ты сюда возвращалась.
Уже огромный шаг на пути к выздоровлению — тот факт, что она признавала себя больной. Меня больше всего в ее состоянии удручало то, что, будучи на пике возбуждения или, напротив, в глубочайшей депрессии, она не могла адекватно оценить обстановку и находила свое поведение вполне нормальным.
— Идем, — сказал я, пытаясь сменить тему. — Пора на ленч.
И вот мы рука об руку двинулись по широкой лужайке к дому.
— Люблю тебя, — сказала Софи.
— Вот и славно, — немного смутившись, заметил я.
— Нет, я правда тебя люблю, — сказала она. — Большинство мужей на твоем месте уже давно бы сбежали.
«Да, — подумал я, — ей точно стало намного лучше. По крайней мере, на время».
— Я ведь не слишком хорошая жена, верно? — спросила она.
— Что за ерунда! — воскликнул я. — Для меня ты лучшая жена в мире.
Она засмеялась. Оба мы засмеялись.
— На этот раз я буду очень стараться, обещаю, — сказала она.
Я знал, что она будет. Она каждый раз действительно очень старалась. Но одним старанием химический дисбаланс в мозге не победить.
— У них уже появились новые лекарства, — сказал я. — Посмотрим, как они подействуют.
— Ненавижу их, — пробормотала она. — Меня тошнит от этих лекарств.
— Знаю, любимая. Но лучше пусть потошнит немного, чем снова попасть сюда.
Мы молча шли к террасе, под подошвами в полной тишине громко хрустел гравий.
— И еще я от них толстею, — добавила она.
Мы вошли в здание через высокие застекленные двери и оказались в комнате отдыха для пациентов. Должно быть, прежде тут размещался зал с произведениями великих мастеров на стенах и хрустальными канделябрами. Теперь же это было практически пустое пространство с полом, покрытым линолеумом унылого серо-синего оттенка. Мебель самая примитивная. Освещалось оно флуоресцентными трубками, свисающими на пыльных цепях с потолка, где еще сохранились следы великолепной лепнины. Полное кощунство.