5. В чем двуликость философии?
Философия всегда предстает в двух ипостасях. С одной стороны, это – традиционно наиболее утонченная и филигранная умственная деятельность некоторых избранных, количество которых несравнимо мало по сравнению с «обывателями», на бесконечность отдаленными от этой деятельности и не имеющими ни малейшего представления о том, что такое философия и чем она занимается. Такое рафинированное представление о философии глубоко укоренено и широко распространено в истории, обществе, культуре, да и в самой философии. С другой стороны, элитарность философии, вполне правомерная, не исчерпывает всей ее полноты и перестает работать, когда философия раскрывает другую свою ипостась – предстает как философствование, то есть как вопрошание о самых сокровенных для человека вещах, без чего он не может быть человеком. Это универсальное свойство философии включает в ряды философов все человечество до последнего его представителя, поскольку такое размышление – не «умствование» одиночек, а насущная потребность всех. Этот универсализм философии обнаруживается только у нее; ничего подобного нельзя сказать ни о религии, ни о науке, ни об искусстве: их творцы и высшие представители (ученые, жрецы и художники, то есть «профессиональная каста») существенно отличаются от адептов и простых потребителей «продуктов» религии, науки и искусства. В философии как философствовании ситуация принципиально иная. Здесь «профессионалы» не имеют привилегий перед простым человеком; последнего нельзя назвать дилетантом, поскольку для него философствование и есть его жизненный «профессионализм» быть человеком.
6. С чего началась философия?
Что было в начале: философ задумался, а потом удивился или сначала удивился, а потом задумался? В любом случае удивление всегда значимее как наиболее глубокое проявление человеческого существа. И совершенно бессмысленно и бесполезно для понимания сущности философии думать о ее «историческом начале», гадать о том, был ли период, когда философии еще не было, была ли предфилософия, произошла ли философия из мифа, обыденного языка или еще из какой-нибудь иной нефилософской стихии. Это все предмет для теоретических изысков, мало имеющих отношение к человеку в его бытийной связи с философией. Философия была всегда; она существует столько, сколько существует человек, поскольку это – основной способ его бытия как человека. Человек существует посредством философского укоренения в сущем, осознает он это или нет. А спрашивать, сколько существует человек, значит вообще не понимать человека.
7. Почему несостоятельно выражение «философия – любовь к мудрости»?
Как иногда может подводить перевод, даже правильный лингвистически, то есть научно верный перевод! Убеждение в том, что философия есть любовь к мудрости, разделяют абсолютное большинство людей, так или иначе соприкасавшихся с философией или, по крайней мере, слышавших такое слово. Это самый удобный, безопасный и бесполезный способ понимания философии. Взгляд на философию как на любовь к мудрости является в высшей и худшей степени дилетантским воззрением, исходящим из поверхностных представлений о том, что такое философия. Здесь искажение прямо пропорционально непониманию и, более того, коллективному умопомрачению. Придерживающиеся такого воззрения априори убеждены в том, что мудрость – высшее свойство человека, а мудрец – высший и исключительный человек. При таком воззрении философу уделяется служебная и вторичная роль быть всего лишь любителем мудрости, наподобие любителя хорошего вина или изысканных произведений искусств. При достижении мудрости нужда в философии отпадает, потому что мудрец – не философ: он мудрец, в нем философия прекращает свой поиск, поскольку цель достигнута. Если же философия так и не достигает этой цели и остается лишь на положении любви к мудрости, ее ценность как неудачного дела падает. Но тогда вряд ли кто-то занимался бы столь безнадежным делом всерьез.
8. Что значит неведомый Бог философов?
Вопрос о Боге – не только религиозный вопрос. Еще предстоит выяснить, как произошло, что именно религия сделалась официальным «департаментом культуры» по «делам Бога». В любом случае необходим минимальный исторический экскурс, чтобы прояснить самоочевидное. Христианству присуще умаление значимости античных философов и в то же время их некоторое возвышение. Философы в глазах христиан не просто язычники, это – «детоводители ко Христу», «христиане до Христа», которые, несмотря на то что жили в «темные» времена, были частично просвещены светом «Божественной истины». Современники считали античных философов «атеистами», поскольку последние отрицали реальных богов, видели в их «атеизме» нечестие, отход от «культа предков» и нежелание почитать «народные святыни». Но христиане считают, что это отрицание связано как раз с тем, что философы, зная «неведомого Бога», уже не могли в полной мере поклоняться ложным языческим богам. Такова стандартная апологетическая схема, вписывающая дохристианскую философию в более широкий христианский культурный контекст. Но суть в том, что философы вообще не поклоняются никаким богам – ни «ложным», ни «истинным». Не поклоняются они, как того хотели бы гуманисты, и человеку. «Неведомый Бог» философов неведом религии вообще: ни христианской, ни языческой, ни атеистической. Бог философов – Бог Бытия, то есть Тайна Бытия. Это особый, принципиально нерелигиозный тип мировосприятия, в котором нет «выделенного» места «божественному» как такому высшему началу мироздания, которое являлось бы моноисточником всего сущего, на основании чего сущее делится на «духовное» (невидимое, божественное, «мир идей») и «материальное» (небожественное, видимое, «мир вещей»). Дуализм, объясняющий неизвестный мир, не имеет к философии прямого отношения. Он, можно сказать, контрабандой проник в философию под маской идеализма (вернее, аскетического идеализма, питаемого изначально жаждой антропологического раскола). «Тело – гроб души» – такова максима аскетизма, порождающего дуализм мира идей и мира вещей, положенный в основание христианской метафизики, вне которого она не могла бы состояться. Тот же дуализм послужил науке, став ее «методологией». Это та точка, где христианство и наука слились в едином порыве – познать невидимое. Но Неведомое философии не равно Невидимому религии и науки; философия хранит тайну неведомого мира. «Неведомый Бог» философов чужд всякого дуализма; он ведает только неведомое, он знает только тайну бытия, в свете которой невозможны никакое объяснение бытия, никакая вера и никакое знание, но возможно лишь единственно верное чувство по отношению к неведомому миру – удивление. Здесь философское совпадает с истинно человеческим; удивление перед тайной Бытия и есть то мирочувствие и мироощущение, на основании которого любой человек может прийти к философии, если он «правильно» мыслит и чувствует и при этом честен перед собой.
9. В какой мере философия зависит от языка?
Тема языка – достаточно модная тема в философии. Недавно попав в нее, она наделала там много шума и суеты, извратив образ философии, которая стала восприниматься еще менее адекватно. Еще неизвестно, что больше причинило вреда философии: закрытие философских школ или «лингвистический поворот». Но «попадание» языка в философию не случайно. Философия есть во многом поиск философии, и потому – поиск языка философии. Что есть подлинный язык философии? И есть ли он? Все имеют свой язык, который ни с чем нельзя спутать. Богословский текст отличается от художественного, и оба, в свою очередь, отличаются от научного. Бывают пограничные (междисциплинарные) зоны и некие «синтетические» построения. Однако, как правило, они неудачны и не имеют особого значения в культурном развитии. Чистота стиля является залогом культурного прогресса, если таковой вообще существует. Только чистый язык религии смог создать религию как мощнейший социальный институт и великую духовную силу; только чистый язык искусства создает мир искусства, художественную власть над миром; и только чистый, беспримесный язык науки создает науку, которая приобретает уже лидирующее положение в самой жизни. И только философия не имеет своего чистого «стопроцентного» философского языка, который можно было бы просто показать, ничего не доказывая. Философия часто дрейфует то в сторону науки (и тогда возникает иллюзия «научной философии»), то в сторону религии (и тогда появляется миф о «религиозной философии»), то в сторону искусства в его различных формах. Искусство – более уместное обиталище для философии. Однако оно всегда побеждает: эстетика изгоняет этику, такова печальная судьба философии в искусстве. Искусство также стремится к чистоте и всегда жертвует «философской глубиной» ради художественного изящества. Определить же философский язык, тем более как вербальный язык, не представляется никакой возможности. Его нет, есть только дух философии, который и есть сама философия. Невоплотимый ни в один из языков философский дух воплощается в саму философию, в ее имя. И только. Этого достаточно, чтобы философия, не будучи связанной ни с каким особым философским языком, да и вообще с языком как таковым, стала единственной реальной силой в истории и в самой жизни.