Но это, старик, не по-английски
написано, а по-русски: Эс-Эс-Эс-Эр.
- Это что же, с советской границы утащено?
- Да нет, это Том сделал. Ну да ладно, ты потом все поймешь.
Какое-то существо женского пола в очень открытом сверху и снизу красном
сарафане, стоя к нам спиной, поливало из шланга клумбу с хризантемами. Более
безобразнойфигуры явжизнисвоейне видел. Она состояла в основном из
огромного зада, а все остальное из него произрастало как бы случайно.
Бросив меня, Зильберович подкрался к этому заду и вцепился в него двумя
руками.
- Ой,батюшки! - вскрикнула владелица зада и,обернувшись,оказалась
молодойдевахой спростонароднымлицом,покрытым веснушками.-Это вы,
барин, - сказалаона, улыбаясь довольно глупо.- Вы все шутите и шутите, а
потом Том спрашивает меня, откеля синяки.
-Атыприходикомне, я тебе их попудрю, - сострил Зильберович и,
пошлепав еедружелюбно,сказал мне: - Это наша Степанида.Стеша. Она жена
Тома, который перед этим произведением, -он снова пошлепал произведение, -
устоять не мог.
- Да выж, барин, все кобели, - сказала Стеша, по-прежнему улыбаясь, -
и у женщины никакого другого места не замечаете.
Мы пошли дальше, и я заметил Лео, что его отношениек половому вопросу
за прошедшее время, кажется, изменилось.
- Да нет, -смутился Лео. -Неизменилось.Но здесь,знаешь, жизнь
такая уединенная, скучная, и иногда хочется как-то развеяться.
- А этот Том куда смотрит?
- А он никуда не смотрит, - ответил Лео беспечно. - Он человек широкий.
Когда мы приблизилиськ крыльцу, на нем появилосьеще односущество,
которое тут же кинулосьмне на грудь. Это была порядочных размеров овчарка.
Я собирался проститься с жизнью, когда почувствовал, что она лижет мне нос.
- Плюшка! -закричал Зильберович, оттаскивая собаку. - Что ж ты за гад
такой,запоганец!Нучтотызасобака!НезряСимычпрозвал тебя
Плюралистом.
- Плюралистом? - переспросил я удивленно.
-Нуда,-сказалЗильберович.-Совсеми без разборулижется.
Настоящий плюралист. Но мы его, чтобы не обижать, зовем Плюшкой.
Следом за Плюшкой на крыльцо вышла русская красавица в красном шелковом
сарафане, батистовомплаточке, сафьяновых сапожках, с большойсветло-русой
косой, аккуратно уложенной вокруг головы.
- Батюшки, когоэто Богпослал! - сказала она, лучезарно улыбаясь мне
сверху.
Это была Жанета.
Оналегкосбежаласкрыльца,имытроекратно, как принятосреди
уважающих русские обычаи иностранцев, облобызались.
- Ты совсем не изменилась, - сказал я Жанете.
- Мненекогдаменяться, -сказалаона. -Мы здесьвсе работаем по
шестнадцать часов в день. А вот ты поседел и растолстел.
- Да-да, - признал я печально.