И былосказано, что природа делит все живые существа,начиная
со сперматозоидов икончая высшими животными, навожаковичленов стада.
Много места уделялосьповедениюбаранов,волков, гусей,тюленей,ивсе
отмеченные автором законыпереносились, понятно, на человеческоеобщество.
Где тоже есть природное разделение на вожаков и стадо.
У нассСимычемтогда ипроизошелпервый серьезныйспорпо этому
поводу.Он какраз вернулся изкотельнойи,стояпосредикомнаты,ел
перловую кашу из своей миски. Меня он не угощал, но я, правда, этогоесть и
самне стал бы. Я ему сказал, что глава мнеочень понравилась, но все-таки
животный мири человеческое общество имеют существенные различия.И хотя у
человека естьтоже стадноечувство,ноунеговсе-такиболееразвиты
индивидуальные качества, стремление к свободе, ивообще, сказал я, людине
должныслепоподчинятьсяприроде,ичеловеческоеобществодолжно
основываться наосновах плюрализма. Это словечко"плюрализм" тогда вошло в
наших кругах в моду, ивсе егоупотребляли к месту и нек месту. И яего
тоже ляпнул очень неосмотрительно. Яеще не знал, что это самое ненавистное
для него слово. Мои словаего так возмутили, что он весьзатряссяидаже
чуть кашей не подавился.
Плюралисты! закричалон. - Да онидажехуже заглотчиков.Тысам не
знаешь, чтоты болтаешь. Возьми хотя бы стадо гусей. Вот они куда-то летят.
Уних всегда есть вожак.А если небудет вожака, а будут одни плюралисты,
они разлетятся в разные стороны и все погибнут.
- А вот как раз пример очень неудачный, - возразил я. - У гусей как раз
устроено не совсем так. У них сначала одинведет стадо, потом другой, у них
есть такая гусиная демократия.
- Дерьмократия! - рявкнул Симыч.-В демократииничего хорошего нет.
Если случается пожар, тогда все демократы и все плюралисты ищут того одного,
который их выведет. Эти хваленые демократииуже давно разлагаются,гибнут,
погрязли в роскошной жизни и порнографии.А нашему народу это не личит. Наш
народ всегда выдвигает из своей среды одного того, который знает, куда идти.
Я тогда первый раз заподозрил, что под этим одним он имеет в виду себя.
Сейчаснекоторыеговорят,что этоон, попав наЗапад,таксильно
переменился. А я говорю, он всегда был такой. Однажды, япомню (в этот раз,
кстати, онтоже ел перловую кашу), мыговорили обАфганистане и я сказал,
чтоэтавойна ужасная. А онсказал, ужасная, нонеобходимая. Потому что,
когдамы заглотчиков прогоним, нам все равно будет нужен выход к Индийскому
океану.
Я ему сказал:
- Симыч, прежде чем заботиться о выходе к Индийскому океану, ты бы хоть
немножко выходизсвоегоподвалапривелв порядок.Доскикакие-нибудь
положил бы, а то ведь такая грязища, что утонуть можно.
Но это,конечно,спорыбылиединичные. Авообщеи егоглыбами, и
поведением ябылнастолько покорен, что сразупоставил Симычанадвсеми
другими и в его присутствии ужасно робел.