– Погоди, государь! Насколько я помню, подобные слухи уже имели место. Они затихли, когда твой отец учинил следствие по этому делу. В монастырь тогда выезжали бояре. Они доподлинно установили, что Соломония Юрьевна Сабурова, или сестра София, никогда беременной не была и никого не рожала. Так что Кудеяр никак не может быть твоим братом, тем более старшим. Сестра София умерла бездетной.
Иван неожиданно улыбнулся.
– Это мы можем среди вельмож говорить, а простой народ в такие подробности не вникает. Кудеяр говорит, что его, младенца, сразу же после рождения вывезли в леса и воспитывали в скитах, чтобы моя мать не устранила ненужного наследника престола. Он не разбойничает, а мстит мне за якобы утраченный трон и унижения Соломонии, своей матери.
– Глупость.
– Да, однако ты сам сказал, что о Кудеяре в народе легенды складывают. А разбой усилился во всех южных и центральных областях. Ватаги злодеев нападают на богатые обозы, грабят их, режут всех. Среди местных жителей лиходеи пускают слух о том, что они служат Кудеяру, брату царя. Вреда от них очень много. Сил, способных достойно противостоять им, у меня нет. Бороться с разбойниками тяжело. Они в лесах как у себя дома. В случае опасности разбегаются, чтобы потом собраться в условленном месте.
– Так надо создать дружины, обучить их. А главное, выловить самозванца Кудеяра, главарей разбойных ватаг да прилюдно казнить их в тех городах и селах, где они лиходействовали. Не будет вожаков, ватаги рассыплются. Разбойники сами поубивают друг дружку за право стать новым предводителем. Для этого дела ты можешь взять мою дружину во главе с Алексеем, моим сыном, который теперь начальствует над дворцовой стражей. Есть люди Головина.
– Пока, князь, я не могу послушать твоего совета, хотя очень желал бы встретиться со своим старшим братцем да лично поговорить с ним. Может, еще и представится такая возможность, а, Дмитрий?
– На все воля Божья!
– Ты прав. А насчет Кученей Темрюковны, то она с братом Салтанкулом должна приехать в Москву в середине месяца. Приходи, как прибудет. Посмотришь, поделишься впечатлениями.
– Они тебе нужны? Если ты держишь в сердце Анастасию, то Кученей будет твоей женой только по званию. Так какая разница, что она из себя представляет? Но раз приглашаешь, приду. Все одно мне дома делать нечего.
– От Филиппа посланий не было?
– Нет, Иван Васильевич. Видимо, соловецкий игумен очень занят управлением обителью и служением Господу нашему.
– Ничего, скоро о нем услышит вся Русь.
Ургин удивленно посмотрел на царя.
– Что ты имеешь в виду, государь?
– Не скажу, не проси. Достаточно того, что ты услышал, кстати, тоже первым и единственным. – Иван хитро улыбнулся.
Ургин аккуратно завернул икону. Царь поднялся проводить его. Вдруг резкая боль ударила ему в голову, в глазах потемнело. Иван упал на скамью, сжал ладонями виски. Он застонал, лицо перекосила примаса нестерпимого страдания.
Дмитрий бросился к нему.
– Что с тобой, государь?
– Голова, – еле проговорил царь. – Боль огненная. Там, у ларца чаша, дай испить.
Ургин поднес царю чашу с темной густой жидкостью.
Иван принял лекарство, повалился на бок и сказал:
– Лекаря, Дмитрий!
Ургин кликнул слуг:
– Эй, кто тут, лекаря к государю, быстро!
Почти тут же в палату вбежал Курт Рингер. Немецкому лекарю хватило одного взгляда, чтобы понять, что следует делать. Он помог Ивану лечь, достал из кармана какие-то крохотные шарики.
– Государь, положи под язык это снадобье, боль и отступит.
Иван подчинился.
– Вот так, – проговорил Рингер. – А теперь полежи.
Боль исчезла так же внезапно, как и наступила.
Иван присел на скамейке.
– Слава Богу, отпустило. Вот, Дмитрий, видишь, какая хворь ко мне прилипла! Ты ступай, я скоро буду в порядке.
Ургин спросил:
– И давно у тебя это?
– Да уж третий приступ. Как будто кто каленым железом мне голову прижигает. Боль такая, что хоть на стену лезь. Хорошо, немец-лекарь снадобье сделал. Ступай!
– Исцеления тебе, государь!
– До свидания, князь.
Ургин захватил икону и вышел в коридор.
Там его ждал сын, начальник дворцовой стражи.
– Отец, почему к царю лекаря вызывали? Опять головная боль?
– Да, приступ.
– Иван Васильевич сильно мучается, когда случаются такие приступы. В первый раз он потерял сознание. А что это у тебя в руках?
– Икона Богоматери. Иван подарил нашему новому храму в Благом.
– Он и на Соловки отправил много церковной утвари и икон. А ты чего домой не едешь? Конь у дворца стоит.
– Дождусь лекаря. Поговорю с ним. Он по-русски то хоть понимает?
– Да, хотя с царем они все больше по-немецки общаются. Иван Васильевич их язык не хуже нашего знает. Также польский, татарский и еще какой-то, на котором ведет переговоры с литовскими послами. Откуда у него такие познания?
– Учился в детстве. Мать, покойная Елена Глинская, с ним занималась, да и сам царь ума большого, образованный, не как ты.
– А я что? Мне с немчурой или татарами не речи вести, а воевать. В схватке и русского языка хватит.
В коридоре появился Курт Рингер.
Ургин-старший остановил его и сказал:
– Погоди, лекарь, разговор есть.
– Я слушаю тебя, князь.
Дмитрий приказал сыну:
– Оставь нас, Лешка!
– Да, отец. Я во дворе буду.
Проводив сына, Ургин взял немца под руку.
– Ведь так зовут – Курт?
– Да, Курт Рингер.
– Так скажи мне, Курт, что за хворь такая прицепилась к государю?
– По-русски объяснить не могу, князь, извини. Приступы резкой головной боли, иногда с потерей сознания и зрения. Кратковременные, но сильные. Иногда судороги бывают. Мне известна эта болезнь, но я не могу назвать ее по-русски.
– А опасна та болезнь?
– Всякая болезнь опасна. Взять моего отца. От болячки умер. Случилось заражение крови.
– Но коли тебе известна болезнь царя, ты должен его вылечить.
– Делаю, что могу. Пока вот сумел сделать снадобье, облегчающее состояние государя во время и после приступа. Но надо найти средство, исцеляющее саму болезнь.
– Так ищи!
– Ищу, князь. Без дела не сижу.
– Если тебе что надо, только скажи, всем обеспечу!
– У меня есть все необходимое.
– Значит, за жизнь государя я могу быть спокоен?
– Князь, все в руках Господа. Прямой угрозы жизни государя я не вижу, а вот последствия приступов могут быть разные.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что болезнь вызывает иногда ничем не объяснимую ярость, сильное раздражение, способное вывести человека из себя и толкнуть на непредсказуемые поступки. У царя пока такого не было, лишь боль, которая проходит быстро. Да, лечить государя надо, чем я сейчас усиленно и занимаюсь.
– Понятно, Курт Рингер! Ты давай, лечи государя как следует.
– Это моя обязанность. У тебя ко мне все, князь? Извини, дел много.
– Все. Я надеюсь на тебя. Да что там я, вся Русь надеется.
– Это сильно сказано. Сейчас у меня хороший помощник, очень способный юноша из посадских, Федот Борзов.
– Сын Прохора Борзова?
– Не знаю. Но юноша больших способностей, это вне всякого сомнения. Уверен, пройдет немного времени, и равному ему во врачевании на Руси не будет.
– Даже ты с ним не сравнишься?
– Даже я. Но пойду, князь, ты уж извини!
– Конечно, Курт, ступай. Да поможет тебе Бог!
Курт ушел. Покинул дворец и Ургин.
Алексей стоял во дворе, держа за узду коня отца.
– Ну что, батюшка, поговорил с лекарем?
– Поговорил. Ты вот что, Алексей, коли во дворце каждый день бываешь, сопровождаешь государя в поездках, смотри за этим немцем и помощником его Федотом Борзовым. Обо всех изменениях в здоровье Ивана сообщай мне. Это тебе мой отцовский наказ.
– Как скажешь. Это мне не трудно. Только Федот-то тебе зачем сдался? Он у немца на побегушках.
– Говорят, способностей необыкновенных. Именно в лекарском деле.
– Да ты что? А с виду не скажешь. Обычный парень, каких на Москве тысячи.
– Он не обычный. Ты меня понял?
– Да, отец, понял. Наказ исполню.
– Домой-то когда сегодня возвратишься? Глафира спросит, что сказать?