У одного из них, высокого, стройного человека, были почти совсем седые волосы, черные брови и бакенбарды, костистое загорелое лицо, вид строгий, суровый. На его круглой шляпе бросалась в глаза траурная лента; черный длинный редингот был застегнут, как у военных, до самого верха, а серые облегающие панталоны заправлены в сапожки, некогда прозванные а la Суворов.
Его спутник, тоже носивший траур, был мал ростом, красив, бледен. Его длинные черные волосы, темные глаза и брови подчеркивали матовую бледность лица; по походке, сложению, изяществу черт лица легко было догадаться, что это женщина, переодетая мужчиной.
– Том, мне хочется пить, вели принести чего-нибудь и расспроси этих людей о нем, – сказала Сара все так же по-английски.
– Хорошо, Сара, – ответил мужчина с седыми волосами и черными бровями.
В то время как Сара вытирала потный лоб, он сел за один из столиков и сказал Людоедке на прекрасном, почти без акцента французском языке:
– Пожалуйста, сударыня, велите подать нам вина.
Появление в кабаке этой пары привлекло всеобщее внимание; их одежда и манеры свидетельствовали о том, что они никогда не посещали подобных низкопробных заведений; а по их беспокойным озабоченным лицам можно было догадаться, что лишь важные причины могли привести их в этот квартал.
Поножовщик, Грамотей и Сычиха рассматривали вошедших с жадным любопытством.
Певунья, испуганная встречей с одноглазой, опасаясь угроз Грамотея, который хотел увести ее с собой, воспользовалась рассеянностью этих двух негодяев и, проскользнув в приоткрытую дверь кабака, вышла на улицу.
Поножовщику и Грамотею было явно не до того, чтобы еще раз помериться силами.
Удивленная появлением столь необычных посетителей, Людоедка разделяла всеобщий интерес. Том нетерпеливо повторил свою просьбу:
– Мы просили принести нам вина, сударыня; будьте так любезны выполнить наш заказ.
Мамаша Наседка, польщенная столь вежливым обращением, вышла из-за стойки и, грациозно облокотясь на столик Тома, спросила:
– Что вы желаете, литр вина или запечатанную бутылку?
– Подайте нам бутылку вина, стаканы и воды.
Людоедка принесла все, что требовалось. Том бросил на стол монету в сто су и, отказавшись от сдачи, сказал:
– Оставьте мелочь себе, хозяюшка, и разрешите пригласить вас выпить с нами стакан вина.
– Вы очень любезны, сударь, – проговорила мамаша Наседка, смотря на Тома взглядом, в котором было больше удивления, чем признательности.
– Мы назначили свидание в кабачке на этой улице одному нашему приятелю; не знаю, мы, вероятно, ошиблись?
– Вы находитесь в «Белом кролике», где мы всегда рады вам услужить.
– Понимаю, – сказал Том, многозначительно взглянув на Сару. – Да, именно здесь он должен был ждать нас.
– Видите ли, на этой улице есть только один «Белый кролик», – с гордостью проговорила Людоедка. – Но каков из себя ваш приятель?
– Высокий, тонкий, волосы и усы светло-каштановые, – сказал Том.
– Погодите, погодите, да это же мой недавний посетитель. Огромного роста угольщик пришел за ним, и они вместе ушли отсюда.
– Как раз их-то мы и разыскиваем, – сказал Том.
– Они были здесь вдвоем? – спросила Сара.
– Нет, угольщик зашел лишь на минутку; а ваш приятель ужинал с Певуньей и Поножовщиком. – И Людоедка указала взглядом на того из сотрапезников Родольфа, который оставался в кабаке.
Том и Сара повернулись лицом к Поножовщику.
Внимательно осмотрев его, Сара спросила по-английски у своего спутника:
– Знаешь этого человека?
– Нет. Что до Родольфа, Чарльз потерял его из виду среди этих темных улочек. Видя, что Мэрф, наряженный угольщиком, расхаживает возле этого кабака и беспрестанно заглядывает в его окна, он кое-что заподозрил и пришел предупредить нас… Но очевидно, Мэрф узнал Чарльза.
Во время этого разговора, который велся тихим голосом, на иностранном языке, Грамотей, глядя на Тома и Сару, обратился к Сычихе:
– Этот долговязый выложил сто су Людоедке. Скоро полночь; на улице дождь, ветер; когда они выйдут, мы последуем за ними; я оглушу долговязого и отберу у него деньги. Он с женщиной и не посмеет кричать.
– А если малышка позовет ночной дозор, у меня в кармане есть пузырек серной кислоты, который я тут же разобью о ее физиономию: детей надо поить, чтобы не орали.
Помолчав, Сычиха продолжала:
– Послушай, чертушка. Стоит нам найти Воровку, и мы возьмем ее нахрапом. Я натру ей морду серной кислотой, после чего она перестанет гордиться своей хорошенькой рожицей.
– Знаешь, Сычиха, я кончу тем, что женюсь на тебе, – сказал Грамотей. – Нет женщины, равной тебе по хитрости и мужеству… В ночь, когда мы имели дело с торговцем скотом, я оценил тебя. Решено и подписано: ты – моя жена, которая будет работать со мной лучше любого мужчины.
Подумав, Сара сказала Тому, указывая на Поножовщика:
– А что, если нам порасспросить этого человека? Быть может, мы узнаем, что привело сюда Родольфа.
– Попробуем, – согласился Том и, обратившись к Поножовщику, сказал: – Мы должны были встретиться в этом кабаке с одним из наших друзей; говорят, он обедал с вами; вы, очевидно, знакомы с ним, приятель, не знаете ли вы, куда он ушел?
– Я знаком с ним только потому, что он отдубасил меня два часа назад, защищая Певунью.
– А до этого вы никогда его не видели?
– Никогда… Мы случайно встретились в проходе дома, где живот Краснорукий.
– Хозяюшка, еще одну бутылку вина, да самого лучшего, – сказал Том.
Они с Сарой едва пригубили вино, зато мамаша Наседка выпила несколько стаканов, видимо, чтобы оказать честь своему винному погребку.
– И подайте, пожалуйста, бутылку на стол этого господина, если он согласится распить ее с нами, – добавил Том.
Тем временем Грамотей с Сычихой продолжали обсуждать шепотом свои зловещие планы.
Как только бутылка была принесена, Сара и Том подсели к Поножовщику, удивленному и польщенному таким вниманием; к ним присоединилась и Людоедка, посчитавшая излишним новое приглашение. Разговор возобновился.
– Вы говорили, любезный, что встретились с Родольфом в доме, где живет Краснорукий? – сказал Том, чокаясь с Поножовщиком.
– А как же, любезный, – ответил тот и мигом опорожнил свой стакан.
– Какое странное прозвище… Краснорукий! Что он представляет собой, этот Краснорукий?
– Он промышляет варой, – небрежно обронил Поножовщик и прибавил: – Ну и знатное у вас винцо, мамаша Наседка!
– Потому-то, приятель, ваш стакан и не должен пустовать, – заметил Том, снова наливая вина Поножовщику.
– За ваше здоровье, – сказал Поножовщик, – и за здоровье вашего дружка, который… Довольно, молчок. Будь моя тетя мужчиной, она приходилась бы мне дядей, как говорится в пословице. Ну, да чего там… Я-то понимаю, что подразумеваю…
Сара заметно покраснела. Том продолжал:
– Я не совсем понял, что вы сказали о Красноруком. Очевидно, Родольф выходил от него?
– Я вам сказал, что Краснорукий промышляет варой.
Томас с удивлением посмотрел на Поножовщика.
– Что значит – промышляет варой… Как вы сказали?..
– Промышлять варой? Ну, ясное дело, заниматься контрабандой. Значит, вы не знаете музыки[56].
– Я ничего не понимаю, милейший.
– Я вам сказал: значит, вы не говорите на арго, как господин Родольф.
– На арго? – повторил Том, с изумлением смотря на Сару.
– Какие же вы телепни![57] Зато друг Родольф – замечательный малый, и хоть он мастер по веерам, а даже меня заткнет за пояс своим арго… Ну ладно, раз вы не знаете этот прекрасный язык, я скажу по-французски, что Краснорукий контрабандист. Я говорю это запросто, не желая ему зла… Он и сам не скрывает этого и даже похваляется своей контрабандой под носом у таможенников; но пусть они только попробуют найти и зацапать его товар… не тут-то было: Краснорукий – хитрюга.
– Но зачем Родольф ходил к этому человеку? – спросила Сара.
– Ей-богу, сударь… или сударыня, как вам будет угодно, я ничего об этом не знаю. Это так же верно, как и то, что я пью с вами это винцо. Сегодня вечером я хотел поколотить Певунью, я был не прав: она хорошая девушка; она бежит от меня в проход дома Краснорукого, я преследую ее… Там было темным-темно, и, вместо того чтобы схватить Певунью, я натыкаюсь на господина Родольфа, который всыпал мне по первое число… О да… Особенно хороши были последние удары… Дьявольщина! Как они были отработаны! Он пообещал показать мне этот прием.