– Скучно, брат Астахов, больно скучно! – ответил старику-гусару Андрей Васильевич.
– Верно, по Надежде Андреевне скучаете?
– Отгадал, старик, по ней.
– Молиться за нее надо, ваше высокоблагородье, а не скучать, – наставительным тоном промолвил Астахов.
– И то молюсь.
– Добрые дела в память утопленницы надо делать, нищую братию не забывать.
– По силе и возможности подаю милостыню…
– И подавайте, ваше высокоблагородье, милостыня Христова всяк грех искупляет.
– Ох, Астахов, одно горе другим погоняет… жена у меня при смерти.
– Что поделаешь, ваше высокоблагородье? Божья воля!..
– Известно, на все Божья воля, – со вздохом проговорил Андрей Васильевич.
Ротмистру подали только что полученное письмо. Он взглянул на адрес, побледнел, дрожащими руками распечатал конверт, и крик радости и удивления вылетел из его груди.
Его дочь, которую он считал утонувшей, жива! Она пишет любимому отцу, что жива, здорова и служит в уланском полку под фамилией Александра Дурова.
– Жива, жива!… Господи, благодарю Тебя!
– Кто, кто?
– Да Надя жива!
– Как?.. Неужели?
– Жива, здорова и служит в уланах. Вот какова у меня дочурка-то… Слушай!
Задыхаясь от радости, счастливый Андрей Васильевич стал читать вслух полученное от Нади письмо.
Старик-гусар весь обратился в слух.
Когда ротмистр окончил чтение, Астахов усердно перекрестился и со слезами на глазах проговорил:
– Жива голубушка, а я панихиды по ней служил.
– Не один ты, старик! И все мы считали Надю утонувшей и служили по ней панихиды.
Андрей Васильевич поспешил поделиться радостью с больной женой.
– Марфуша, знаешь, с какой я радостью? – весело проговорил ротмистр, подходя к постели Марфы Тимофеевны.
– С какой? – слабым голосом спросила больная.
– Уж не знаю, говорить ли?
– Да говори…
– Ты только, пожалуйста, не волнуйся, это тебе вредно…
– Ох, говори же!
– Надюша жива.
– Как? Неужели?
– Прислала письмо, просит у тебя благословения. Служит Надюша в уланском полку, на хорошем счету начальства, – рассказывал жене Андрей Васильевич.
И он стал читать письмо. Но несчастная Марфа Тимофеевна не слушала – она была мертва.
– Какова у нас с тобой дочурка-то, а? Героиня, вторая Жанна д’Арк… Марфуша, ты слушаешь?
Дуров поглядел на жену и, страшно побледнев, схватил ее руку – рука была холодна; приложил руку к сердцу – оно не билось.
– Марфуша, Марфуша! – со стоном вырвалось из груди у Андрея Васильевича.
И бедный Дуров без чувств упал у постели дорогой покойницы.
Вероятно, с Марфой Тимофеевной от страшного волнения произошел во время чтения письма паралич сердца, и смерть ее была мгновенная.
Так или иначе, только неожиданное письмо дочери было для больной матери роковым, как об этом вспоминает сама кавалерист-девица в своих записках.
XII
Смерть жены повергла Андрея Васильевича в страшное горе, близкое к отчаянию. Он остался с большой семьей на руках.
Дуров стал повсюду разыскивать свою дочь Надежду. Но найти ее было нелегко. Надя не написала отцу, в каком именно полку она служит.
Андрей Васильевич делал запросы во многие полки, не числится ли его дочь на службе под именем Александра Дурова, и получал отрицательные ответы.
Тогда Андрей Васильевич по совету своего старшего сына Николая подал прошение в 1807 году на высочайшее имя о возвращении ему дочери Надежды, по мужу Черновой, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дома. Прошению дан был надлежащий ход: сделали запросы во все полки, и вот в одном из них, в Коннопольском уланском, нашелся рядовой, который был принят в полк под именем Александра Дурова.
По высочайшему повелению Надю приказано было доставить в Петербург.
Теперь ей более уже нельзя было скрывать, что она женщина, – эта тайна была уже открыта. Почти всем было известно, что в рядах армии в уланском мундире скрывается женщина.
Главнокомандующий русской армией граф Буксгевден потребовал ее для объяснения.
Добряк-поручик Бошняков ахнул от удивления, когда узнал, что в его взводе состоит на службе женщина:
– Ну, диво! Беспримерный случай! Кавалерист-женщина!
– Что, ваше благородие, говорил я вам, говорил! Не слушали тогда, – упрекал Стрела своего барина.
Денщик торжествовал – его предположение оправдалось.
– Что ты говорил мне? Что? – крикнул с сердцем на денщика Иван Иванович.
– Чай, помните?
– Стану я помнить всякие глупости. Ведь умного ты ничего не сказал.
– Ан вот и сказал!
– Да что, дубина?
– Говорил, что Дуров – девка, так вот и вышло. А вы не верили, ругались…
– Ну-ну, ладно! Пошел, приведи его.
– Кого?
– Ну его… Дурова.
– Не Дурова, а Дурову, – поправил Стрела своего барина.
– Ну Дурову, черт тебя возьми! Пошел! – прикрикнул на денщика Иван Иванович.
– Слушаю-с.
Стрела поспешно удалился.
– Вы звали меня, Иван Иванович? – ничего не подозревая, спросила Надя, входя к поручику.
– Звал-с! Прошу присесть.
– Я и постоять могу.
– Нет уж, садитесь…
Иван Иванович указал Наде на стул. Она была удивлена любезностью поручика.
– Господин Дуров, то есть нет… госпожа Дурова…
Иван Иванович замолчал. Он немного растерялся и не знал, что ему говорить далее.
Надя побледнела; она поняла, что ее тайна теперь открыта.
– Что вы говорите, Иван Иванович?
– А то говорю-с, что начальству известно, кто вы…
– Как? Неужели?!
– Да-с, известно…
– Но как? Как могли узнать? – с отчаянием проговорила молодая женщина.
– Про это я ничего не знаю-с. Я не подозревал, не догадывался… Мой денщик Стрела в этом отношении дальновиднее меня: он с первого взгляда определил, что вы не мужчина, а женщина… Он даже сказал мне это, но я не поверил, изругал его, чуть не побил… Но не в том дело. Главнокомандующий приказал вас доставить к нему на главную квартиру.
– Зачем?
– Не знаю-с. А оттуда вас повезут в Петербург. Государь император пожелал вас видеть.
– Боже мой!
Надя побледнела и закрыла лицо руками.
– Вам особенно бояться нечего… Ваша неустрашимость и аккуратность по службе служили нам примером-с. Не порицать вас надо, а хвалить-с. Наш полк будет гордиться, что вы были в его рядах, – быстро, не переводя духа проговорил старый поручик.
– Иван Иванович, какой вы добрый, милый!
Надя с чувством пожала руку Бошнякова.
– Когда же я должна ехать? – спросила она.
– Сейчас же, немедленно.
– Я должна проститься с вами, с полком… надолго, а может быть, и навсегда, – сквозь слезы проговорила Надя.
– Что делать!.. Так начальство приказывает.
Молодая женщина трогательно простилась со своими сослуживцами; весь полк провожал ее.
В день своего отъезда Надя зашла в госпиталь проститься с князем Шустовым. Он все еще находился в госпитале. Рана его была хоть и неопасна, но требовала продолжительного лечения.
– Как, вы уезжаете? – грустно спросил князь.
Ему неизвестна была последняя новость, он по-прежнему принимал Надю за мужчину.
– Еду.
– Зачем и куда?
– В Петербург. Впрочем, прежде поеду к главнокомандующему.
– Но зачем? Зачем?
– Вы все узнаете, князь, только не теперь.
– Разве у вас есть какая-нибудь тайна?
– Да, князь, есть.
– Но где мы с вами увидимся?
– Где-нибудь увидимся, князь. Гора с горой не сойдется, а человек с человеком когда-нибудь сойдутся.
Князь Шустов обнял и поцеловал Надю.
Она в тот же день уехала в Витебск, где находилась главная квартира генерала Буксгевдена.
XIII
Вскоре после фридландского сражения Дурова в числе других была свидетельницей того знаменательного момента, когда на Немане, близ Тильзита, император Александр I протянул руку примирения императору французов Наполеону I. Произошло это в 1807 году, в полдень, 7 июня.
Местом свидания императоров избрана была «нейтральная почва», а именно плот посреди Немана, разделявшего русскую армию от французской.
На плоту были построены два четырехугольных, обтянутых белым полотном и украшенных коврами и национальными флагами павильона; один павильон предназначен был для императоров, другой – для их свиты. На фронтонах зеленой краской были начерчены две буквы: обращенное к нашей стороне огромное «А», и «N», обращенное к Тильзиту. По обоим берегам Немана были расположены русская и французская армии в парадной форме.