– Договорились, но повторяю вам еще раз: я ни при каких обстоятельствах не признаю своей вины ни в чем, чего я не совершала. Пока они пытаются сделать виновной меня, где-то на свободе бродит настоящий убийца. Прошлой ночью я глаз не сомкнула в этом жутком месте. Всю ночь думала о сыне… Ведь если я признаюсь в чем-нибудь, чего не делала, то никогда не смогу посмотреть ему в глаза.
Я уж было испугался, что сейчас она откроет свой водопроводный кран, но Лайза вдруг замолчала.
– Я вас очень хорошо понимаю, – мягко сказал я. – А теперь вернемся к тому вопросу, который я хотел вам задать, – о вашем муже.
– Зачем?
Я моментально заметил, как поднялись оградительные флажки: мы пересекали границу опасной территории.
– Затем что он – один из тех самых неподвязанных концов. Когда вы в последний раз что-нибудь от него слышали? Вдруг он внезапно объявится в разгар процесса и создаст нам проблему? Не может ли он согласиться свидетельствовать против вас или, например, сообщить суду о каких-нибудь предыдущих актах мести с вашей стороны? Мы обязаны знать все, Лайза. Материализуется ли что-то из наших знаний – не важно. Но если угроза существует, мы должны знать о ней заранее.
– А я думала, что один супруг не может давать показания против другого.
– У супруга есть право не свидетельствовать против своего партнера, и этим правом он может воспользоваться, но существует некая «серая зона», особенно в вашем случае, поскольку вы больше не живете вместе. Так что я хочу подвязать этот свободный конец. Вы можете хотя бы предположить, где ваш муж сейчас?
Мои разъяснения не были безупречны с точки зрения закона, но мне нужно было найти ее мужа, чтобы выяснить динамику развития их супружеских отношений и как это может или не может сказаться на ее защите. Расставшиеся супруги – темная карта. Можно предотвратить их свидетельство против супруга в суде, но предотвратить их сотрудничество с обвинением за пределами зала суда невозможно.
– Не имею ни малейшего представления, – ответила Лайза. – Но думаю, рано или поздно он объявится.
– Почему?
Лайза развела руками, словно показывая, что ответ очень прост:
– Запахнет деньгами. Если там, где он находится, есть телевидение или газеты и он в курсе того, что происходит, он непременно объявится. Можете не сомневаться.
Ответ показался странным – как будто прежде ее муж зарекомендовал себя искателем дармовых денег. Между тем, насколько я знал, если даже так и было, то тратил он из этих денег ничтожно мало.
– Вы говорили, что он превысил лимит по вашей кредитной карточке где-то в Мексике.
– Правильно. В Розарио-Бич. Он снял сорок четыре сотни и таким образом превысил лимит. Мне пришлось заблокировать карточку, а она была единственной, которая у нас оставалась. Но я не сообразила в тот момент, что, блокируя ее, исключаю возможность выследить мужа. Так что ответ – я не знаю, где он теперь.
Циско откашлялся и вступил в разговор:
– Как насчет контактов: телефонных звонков, имейлов, посланий?
– Сначала было несколько имейлов. Потом – ничего, пока он не позвонил в день рождения сына. Это было полтора месяца назад.
– Ваш сын не спросил у него, где он находится?
Лайза запнулась, потом сказала – нет. Лгунья она была никудышная. Я не сомневался, что она что-то скрыла, и сказал:
– Лайза, в чем дело?
Она помолчала немного и сдалась:
– Вы все подумаете, что я плохая мать, но я не разрешила ему поговорить с Тайлером. Мы поссорились, и я просто… повесила трубку. Потом мне было стыдно, но отзвонить ему я не смогла, потому что его номер не идентифицировался.
– Но у него же есть мобильный? – спросил я.
– Нет. Был когда-то, но этого номера, как сообщает автомат, уже не существует. Тот же телефон, с которого он звонил, то ли был чужой, то ли он купил новый, но номер на экране не отразился.
– Вероятно, одноразовый аппарат, – сказал Циско. – Такие продают в каждом универсаме.
Я кивнул. История супружеского разрыва всех повергла в уныние. Наконец я заговорил снова:
– Лайза, если он с вами свяжется, немедленно дайте мне знать.
– Хорошо.
Я перевел взгляд на своего сыщика и безмолвно передал ему послание: проверить все, что можно, насчет Лайзиного мужа-беглеца. Я не желал, чтобы он вдруг возник на суде в самый неподходящий момент.
Циско принял к сведению и утвердительно кивнул.
– Еще несколько вопросов, Лайза, и у нас будет кое-что, с чего можно начинать.
– Спрашивайте.
– Во время вчерашнего обыска в вашем доме полиция изъяла еще несколько вещей, о которых мы пока не говорили. Одна из них – то, что они назвали дневником. Вы знаете, о чем речь?
– Да. Я писала книгу. Книгу моих странствий.
– Ваших странствий?
– Да, странствий в поисках себя. Что я делала, чтобы помочь людям бороться за свои дома.
– Хорошо, значит, это дневник, описывающий ваши протестные акции и тому подобное?
– Правильно.
– Вы не помните, упоминали ли вы в нем когда-нибудь Митчелла Бондуранта?
Она опустила глаза, словно пыталась вспомнить.
– Не думаю. Но могла. Могла написать, что он – тот самый человек, который стоит за всем.
– Но ничего о том, чтобы насолить ему?
– Нет, ничего подобного. И я не причинила ему никакого вреда! Я этого не делала!
– Я вас не о том спрашиваю, Лайза. Я пытаюсь вычислить, что у них есть против вас. Значит, вы уверены, что этот дневник не доставит нам проблем?
– Не доставит. В нем нет ничего плохого.
– Ладно, отлично.
Я обвел взглядом членов своей команды. Из-за словесной перепалки с Лайзой я забыл следующий вопрос. Циско подсказал:
– Свидетельница.
– Да, правильно. Лайза, вчера утром во время убийства находились ли вы где-нибудь поблизости от здания «Уэстленд нэшнл» в Шерман-Оукс?
Она ответила не сразу, и это насторожило меня: кажется, здесь проблема была.
– Лайза?
– Мой сын учится в школе, которая расположена в Шерман-Оукс. Когда я отвожу его туда по утрам, то проезжаю мимо этого здания.
– Это нормально. Значит, и вчера вы проезжали мимо. В какое время?
– Ну, около семи сорока пяти.
– Это когда вы везли его в школу?
– Да.
– А что было после того, как вы его высадили? Обратно вы ездите той же дорогой?
– Чаще всего да.
– А вчера? Мы говорим о вчерашнем дне. На обратном пути вы тоже проезжали мимо банка?
– Думаю, да.
– Что значит «думаю»? Вы не помните?
– Нет, помню. Я поехала по Вентуре до Ван-Нуйса, а там свернула на автостраду.
– Вы поехали обратно сразу после того, как высадили Тайлера, или делали что-то еще?
– Я остановилась, чтобы взять кофе, а потом поехала домой. Тогда я и проезжала мимо.
– В какое время это было?
– Точно не знаю. Я не смотрела на часы. Наверное, где-то в половине девятого.
– Вы выходили из машины поблизости от «Уэстленд нэшнл»?
– Нет, конечно, нет.
– Вы уверены?
– Разумеется, уверена. Неужели выдумаете, что я этого не запомнила бы?
– Хорошо. А где вы покупали кофе?
– В «Джоуз Джоу» на Вентуре, возле «Вудмена», я всегда туда заезжаю.
Я помолчал, посмотрел на Циско, потом на Аронсон. Ранее Циско сообщил, что в момент нападения у Митчелла Бондуранта был стакан с кофе из «Джоуз Джоу». Я решил не задавать пока очевидного вопроса о том, видела ли Лайза в кофейне Митчелла Бондуранта и вступала ли с ним в контакт. Как ее адвокат, я обязан был придерживаться только того, что знаю, и не мог позволить себе оказаться пособником лжесвидетельства. Если бы Лайза сказала мне, что видела Бондуранта и даже обменялась с ним несколькими словами, я бы не имел права убедить ее сплести другую историю на суде, довелись ей давать показания.
Приходилось проявлять большую осторожность в получении информации на столь раннем этапе, чтобы она впоследствии не связала мне руки. Я отдаю себе отчет в том, что здесь содержится противоречие. Моя задача состоит в том, чтобы знать все, что возможно, однако существовали вещи, которые мне невыгодно было знать уже в тот момент. Иногда осведомленность ограничивает в действиях. Незнание же дает больший простор для маневра в выстраивании защиты.