– Ра… дко… – услышал Джек выдох Андрея. И отвернулся, унимая тошноту, ставшую непереносимой. – Иоганн, это же Радко! Сволочи! Убью! – И рев Иоганна:
– Стой! Стоять, ланс! Смирно!
– Да, товарищ сержант. Слушаюсь, товарищ сержант, – одышливо ответил Андрей. – Это же Радко…
– Радко похоронен, – жестко ответил Иоганн. – Это кость, тухлое мясо и волосы. Жозеф, запаяй в пластик. Унесем.
– Я понесу, – вызвался Андрей.
Сглатывая вязкую, металлическую слюну, Джек повернулся. Это уже было убрано, и Жозеф раскаленным ножом паял пластик.
– Где жрец и что с храмом? – спросил Иоганн.
Жозеф сквозь зубы ответил:
– Жрецу я отрубил голову. Храм поджег.
Иоганн сплюнул в холодную дорожную пыль:
– Хорошо.
8
Дальше шли довольно медленно и не делясь на группы, а цепочкой, почти по самому гребню холма. Позади над Файраном поднимался столб почти прозрачного дыма: горело сухое дерево. Сослуживцы вели себя странно. Дик вдруг начал жевать живицу. Андрей несколько раз спотыкался, оставляя вывороченные целые комья дерна. Иоганн доел-таки упаковку галет и бросил скомканную фольгу на траву.
– Ничего не понимаю, – обратился Джек к Ласло.
Венгр, что-то негромко насвистывавший, улыбнулся и охотно заговорил.
– Главарь банды сказал Иоганну, что неподалеку – не меньше сотни махди. С хорошим охранением. Сейчас из Файрана кто-нибудь уже наверняка чешет в эту банду с известием, что мы были в деревне, что там натворили и что нас мало. Бандосы пойдут по нашим следам. И под утро нападут.
– Нападут?! – поразился Джек. – Но мы же…
– Мы – это приманка, – сверкнул зубами Ласло. – Лейтенант с остальными в свою очередь возьмет в кольцо тех, кто захочет напасть на нас. Мы потому так и прем – в приманку играем. Уже делали так… Смотри, видишь?
Ласло указал на гребень холма справа и впереди примерно в полутора километрах. Там на фоне неба вырисовывалась фигура антилопы, похожая на вырезанную из темной бумаги. Животное смотрело куда-то за гребень, а потом вдруг покатилось со всех ног на эту сторону холма.
– Спугнули, – удовлетворенно сказал Ласло.
– Волки?
– Да нет тут волков… – Ласло поправил «печенег». – А от гишаков[39] антилопа лупит сразу, не разглядывая. Люди. За нами наблюдают… Видишь?!
И Джек увидел. Ясный, хотя и блеклый короткий блик – отражение от линз…
– Заметили! – Иоганн засмеялся. – Заметили!
– Значит, дадим, – резюмировал Эрих. – Андрей, ты, может, споешь чего? Идти веселей будет. А мы подпоем… Что-нибудь под шаг, а?
Андрей не стал ломаться. Сделав еще несколько шагов с низко опущенной головой, он резко вскинул ее и запел марш…
Уже на втором куплете Джек подхватил пульсирующий рефрен. Раньше он никогда не пел на людях: не было ни голоса, ни слуха. Но вот поди ж ты…
…Вскинутая к виску рука Иоганна. Потом резкий мах вниз – в стороны, и через миг на склоне не было никого стоящего на ногах. Отделение залегло, рассыпалось за кусты.
Эрих перебежал за большое сухое дерево. Джек увидел предназначенный ему сигнал и броском достиг другого дерева, чуть в стороне – это робко пыталось зазеленеть.
Он увидел речушку. Вода текла чуть ниже через рощицу, метрах в ста, не больше, на берегах к воде склонялась зелень.
Джек повернулся к Эриху. Тот вопросительно поднял подбородок. Англичанин улыбнулся и покачал головой. Эрих встал на колено и махнул рукой.
Отделение поднялось. Иоганн посмеивался. Потом сказал:
– Поищите брод…
…Значок – вертикальную палочку с четырьмя поперечинками – нашел Густав и был страшно горд этим. Воды тут и в самом деле оказалось не больше чем по колено, и Елена весело объявила, что от брода до удобного для привала места – не больше десяти минут ходьбы, что было очень кстати… если не вспоминать, чем должен был завершиться этот привал.
Чем он неизбежно должен был завершиться.
Впрочем, об этом Джек не очень-то думал, потому что, если честно, устал и хотел отдохнуть.
* * *
Джек уже минут пять как проснулся. Он очень удобно лежал, опираясь затылком на рюкзак, не открывая глаз, и слушал, как возле небольшого костерка тихо разговаривают Дик и Елена – говорят о серьезных вещах.
– Я поражаюсь, – слышался негромкий голос русской, – до какой степени бесполезными знаниями были набиты черепушки у наших отцов и насколько бессмысленно было то, чем они жили… Священное Умение Пользоваться Компьютером, Великое Искусство Рэповать, Вечные Истины Гуманизма, Нетленные Общечеловеческие Ценности… – Девушка вроде бы засмеялась. – О Солнце, насколько они беспомощны оказались со всеми этими знаниями-умениями… Скажи, а ты себе все так представлял?
– Никак я себе ничего не представлял. – Хрустнула сухая ветка: Дик, должно быть, устраивался удобней. – Я селянин, не забывай. И у нас почти не было войны. Но киви сдохли все, кроме пары десятков в зоопарках… Знаешь, у нас наискось от школы висел старый плакат: «ВОЙНА УМЕРЛА НАВСЕГДА!» Я спрашивал директора, почему этот бред не снимут. Он ответил, что не хочет забыть о своей глупости. Оказывается, он сам вешал этот плакат – еще до войны, когда сам был младше нас…
– А в результате мы бегаем по холмам вокруг моря, на месте которого тридцать лет назад была пустыня… С ножами в руках.
– Точно… Знаешь, Хелен, я простой фермерский парняга…
– М-да?
– Ага. А ты все-таки казачка, русская, вы все умные, все философы…
– М-да?
– Ага… Как ты думаешь, кто все-таки виноват в Той Войне? Ваши или наши? В смысле – англосаксы?
– Ну-у… ваши, кто же еще?
– М-да? – в голосе новозеландца прозвучала ирония. – А кто пульнул ядренбатонами по Штатам и по половине Европы с криком «Кушайтенеобляпайтесьпидарасы-ы!!!»?
– Ну знаешь… – Елена фыркнула.
– Знаю, русская. Знаю, что мы это заслужили. Тем, что нагло полезли грабить не нами завоеванное… И вы заслужили… заслужили, заслужили. ВСЕ заслужили. ВСЕ огребли. Вот ты подумай: какая такая Злая Сила пела всем в уши до войны о беззаботности, даровом счастье, спокойной жизни, бесконфликтности? Кто выколачивал, – он произнес это с особым чувством, – из нас умение драться? Какие такие Черные Маги старались ограничить мир наших отцов музончиком, перепихончиком и тащильчиком?
– Вот ты о чем думаешь… – тихо сказала Елена. – Ну что ж, так и есть.
– Еще бы! – зло ответил Дик. – Мне всегда история нравилась. Я в одиннадцать лет пайковые ботинки выменял на двенадцатитомник «Мировой истории» и полгода рассекал босиком по снегу… он у нас тоже есть, да-да… И я люблю думать. И знаешь, что мне кажется? Да нет, черт, в чем я уверен? Все войны мира начинали политики и торгаши. Вспомни, как они заставили белых убивать друг друга в Первой, потом – во Второй мировой? В сотнях мелких конфликтов за нефть, за лес, за газ, за уран, за алмазы, за воду, наконец. И каждый раз они громко трубили о «чести нации», «интересах страны», «защите демократии»… В конце концов все «победы» оборачивались примитивной свиной толкотней у отвоеванной кормушки. А для «героев», для «наших бравых мальчиков», устраивали троечку парадов, вешали на грудь по медальке из поддельного золота со стразиками… отпихивали в сторону – и благополучно про них забывали. И никого уже не интересовало, как они спиваются, мучаются во сне от кошмаров и наяву от кошмарных болей… Даже если цели войны и впрямь были святыми – после победы на самом деле победившей оказывалась торгашеская смердь, не талантливые генералы, не отважные солдаты и офицеры… Их просто отпихивали! Весь тот мир прогнил, Хелен, он сгнил еще задолго до начавшейся войны – весь, с его верами, ценностями, установками!.. Так вот, русская. Я согласен быть убитым. Я согласен быть забытым. Но лишь бы не шумный парад – и новая азартная драка у корыта с похлебкой из замешанной на нашей крови победы! Я не хочу возвращения того мира. И меня очень радует, что дети наших вождей – там же, где и я. Я ушел защищать мой мир от махди. От глобальных махди. От отрезанных голов, от съеденных людей, от пустоты. И я вернусь в мой мир, если же выяснится, что в тылу что-то опять начало шататься, я его принесу с собой отсюда, с фронта. И пусть только кто-то попробует выставить локоть. Убью на месте.