Я хочу ответить что-то едкое и смешное, но неожиданно примерзаю к полу.
Мое отражение.
– О господи! – Я практически ору. Резко подскакиваю к зеркалу, и плевать на боль, на ушибы и отеки. Мое лицо в порезах. Оно похоже на один сплошной синяк, и меня тошнит от страха. – Господи!
Я начинаю мять руками кожу, надеюсь, что сейчас уберу пальцы и лицо станет прежнего цвета. Но ничего не выходит.
– Лия.
– Твою мать, Кира! Что со мной?
– Успокойся. – Девушка подходит и берет меня за руки. – Не трогай, сделаешь хуже.
– Отпусти! – Я вырываюсь и вновь касаюсь пальцами лица. – Боже мой.
– Так, сейчас же посмотри на меня.
– А вдруг это не пройдет? Вдруг останутся шрамы? – Я сглатываю и вспоминаю рану на лице предводителя стаи. Господи, я не смогу с этим жить. – У меня такое лицо, словно я побывала на скотобойне!
– Детка, а чего ты хотела? Ты вылетела через лобовое стекло и думала остаться целой и невредимой? Это еще цветочки.
– Кира, я омерзительна!
– Не набивай себе цену! – Девушка становится рядом со мной. Мы смотрим на наши отражения, и я буквально горю желанием разбить зеркало к чертовой матери. Кира такая красивая, высокая, у нее широкие скулы и ровные брови, а я – гигантский отек. – Синяки скоро заживут, раны – затянутся. Так что не паникуй.
– Не паниковать? Не смеши меня. Если бы я умерла, мой труп не опознали бы.
– Я бы опознала.
– Неужели? И каким же образом?
– Пощекотала бы тебя.
Такой ответ застает меня врасплох. Я недоуменно поворачиваюсь лицом к Кире.
– И что?
– Как что? – Девушка улыбается и закатывает глаза к потолку. – Ты бы отреагировала и начала хихикать. А твой смех невозможно перепутать ни с чьим другим.
– Но я же умерла!
– Лия, ты же бессмертная задница! Ты бы не умерла.
Неожиданно смеюсь. Искренне смеюсь. Болят ребра, спина, ноги, но я смеюсь так долго, что просто забываю об этом как по волшебству.
– Так-то лучше, – заключает девушка и снимает очки. – В них жутко неудобно.
– Ну что, теперь ты скажешь мне, что делаешь в больнице?
– По-моему, очень просто догадаться. – Выгибаю бровь, и Кира отвечает: – Я пришла навестить тебя. Все волновались.
– Все? – недоуменно переспрашиваю я.
– Естественно. Ты же теперь член стаи. Мы своих в обиду не даем.
– Неужели? Мне после аварии ходить почему-то гораздо легче, чем после того, как меня избил Максим.
– Стечение обстоятельств. На самом деле тебе банально повезло.
– Повезло?
– Шрам и я думаем, что авария была подстроена. Так что ты вновь легко отделалась.
– Что? – Я ошеломленно отступаю назад и сталкиваюсь с туалетной кабинкой. – Что ты сказала?
– Подожди. Мы лишь рассматриваем этот вариант.
– Но кто и зачем это сделал? – удивленно спрашиваю я. – Какой смысл в моей смерти? Или в смерти Астахова?
– Смысл есть. – Кира тяжело выдыхает и подходит ближе ко мне. – Давай сделаем так: ты благополучно отсиживаешься в больнице эти две недели, никуда не лезешь, лечишься и принимаешь всю дребедень, что тебе прописали, а потом, когда ты здоровая выйдешь, я расскажу тебе все, что знаю. Договорились?
– Но почему не сейчас?
– Во-первых, потому что у меня слишком мало фактов, одни лишь предположения.
– А во-вторых?
– А во-вторых, с тебя и так хватит потрясений.
– Очень смешно, – саркастически отвечаю я и прижимаю руку к груди. – Твои слова опасны, Кира. Подстроить автомобильную аварию – это же преступление!
– Понятно, что не чаепитие. Считаешь, мы не понимаем, насколько все серьезно?
– Надеюсь, что понимаете.
– Все не так просто, как кажется. У меня нет доказательств, но я чувствую, что дело нечисто. – Блондинка выдыхает и откидывает хвост за спину. – Леша водит всего год, и, конечно, вашу аварию можно списать на его невнимательность, но мы-то с тобой знаем, что Астахов самый серьезный человек на земле. Чтобы он плохо вел? Не заметил впереди машину или человека? Не смешите меня.
– Откуда ты так хорошо его знаешь? Вы ведь не общаетесь в школе.
– Не задавай лишних вопросов.
– Кира, ну хотя бы на это ты мне можешь ответить?!
В моем голосе столько горечи, что девушка неуверенно прикусывает губу.
– Хорошо. Я и Леша были друзьями.
– Ха, неужели. И когда же вы успели?
Кира молчит, а мне уже становится не по себе.
– Конечно, – шепотом протягиваю я и обхватываю себя руками. – Вы познакомились год назад, но я забыла об этом. Я забыла, потому что потеряла память. – Я отхожу дальше от блондинки. – Логичный вывод. И почему я раньше не додумалась.
– Лия, это ничего не меняет. Знала ли я Астахова или же нет, сейчас ты не должна высовываться из больницы, ясно?
– Почему вы не сказали мне, что знаете друг друга?
– А зачем?
– Как это зачем? – Меня начинает колотить. Она задает глупые вопросы, и я злюсь. Злюсь на нее, на Лешу, на себя. – Я словно слепая хожу по улицам. Возможно, рядом со мной проходят знакомые, возможно, друзья, но я не замечаю, и знаешь почему? Потому что я их забыла! И сейчас любая информация, любые сведения важны для меня. Мелочи могут помочь мне восстановиться, могут помочь мне вспомнить. А вы скрываете от меня такие простые и банальные вещи, как дружбу! Берете и тупо скрываете!
На последнем слове я срываюсь и чувствую дикую боль в пояснице. Резко сгибаюсь, ощущаю головокружение и неуклюже кренюсь на бок.
– Лия…
– Не трогай меня. Вы только притворяетесь друзьями. На самом деле ты, Леша, мои родители – все вы обманщики, которые и не думают рассказать мне правду.
– Перестань. Дай мне помочь тебе.
Кира тянет руки, но я не позволяю ей притронуться. Она лгунья, как и все остальные.
– Уходи.
– Приди в себя, Лия, – командует блондинка и все-таки кладет свои худые руки мне на плечи. Правое плечо обдает жаром. – Твоя истерика не разрешит проблему. Ответы не свалятся на тебя с неба, так что придется поискать их.
– Зачем искать то, что находится перед носом?
– Ты многого не видишь. Дело не в том, что ты слепая, а в том, что ты не хочешь замечать.
– Тебе не понять меня.
– Я всегда понимала тебя так, как не понимал никто другой, – уверенно отрезает Кира и встряхивает меня слегка за плечи, чтобы я перестала сопротивляться. – У тебя есть союзники, и ты можешь мне доверять.
– Могу ли?
– Мне – можешь.
– Но почему? Что ты такого сделала, чтобы я могла доверять тебе?
– Твои вопросы сведут тебя в могилу, – саркастично замечает блондинка и кивает в сторону двери. – Пора возвращаться в палату, иначе твоя мама поднимет на ноги всю больницу.
– Если мои вопросы и сведут меня в могилу, так это потому, что никто не собирается на них отвечать.
– Всему свое время. – Кира обнимает меня за талию, открывает дверь, и мы выходим в коридор. – Не торопись, иначе упустишь что-нибудь важное.
– Я и так упустила все, что у меня было. – Я облокачиваюсь на девушку, потому что ноги начинают предательски заплетаться. – Мне нечего терять.
– Не говори так.
– А как мне говорить?
– Не знаю. Но только не дави на жалость. Это не твой конек.
– Я не давлю на жалость! – горячо отвечаю я, хочу отстраниться, но не получается. Тело становится слабым, тяжелым, мышцы наливаются свинцом. Я начинаю моргать, боюсь, что упаду от усталости, но в то же время стараюсь сохранить равновесие. – Мне противно, когда на меня смотрят с сожалением. Но неужели желание узнать правду расценивается как повод нарваться на сочувствие?
– Хочешь узнать правду – узнавай. Но не надо говорить, что тебе нечего терять и что вообще ты бедная страдалица.
Кира открывает дверь в палату и первая проходит внутрь. Затем она выглядывает и подзывает меня.
– Пусто. Твоя мама еще не вернулась.
– Две недели в больнице сведут меня с ума. Терпеть не могу это место.
– Придется пересилить себя.
– Но какая разница? Лечиться дома или лечиться здесь?
– Тут за тобой присмотрят, а дома ты уязвима.
Я усмехаюсь и очень медленно сажусь на кровать. Голова начинает кружиться так сильно, что я перестаю ориентироваться в пространстве.
– Уязвима? Мы играем в мафию?
– Лия…
– Сама себя послушай, – перебиваю я. – Ты говоришь так, словно мы ввязались во что-то настолько серьезное, что даже дома уже небезопасно.