Не удалось матери заставить меня ходить в платке, только летом в поле и на огороде я надеваю белый, спасаясь от солнечного удара, и то потому, что не покупают мне соломенную шляпу …
Наконец, пришли еще две девочки из нашего класса.
– Чего так поздно? Я совсем околела, – недовольно буркнула я.
– А ты бы еще в пять появилась. Ума нет.
– Так ведь сказано к семи.
– Если все, что говорится, да еще и выполнялось бы, так давно бы коммунизм был, – засмеялась Валя.
– Вот и надо стараться.
– Не будь занудой. Мамаша погнала?
– Нет, сама.
– Это же колхоз, а не школа, где все по звонку.
Я промолчала.
Зашли на «кухню». Подвыпившие мужики встретили нас пошлыми шутками. Нина из шоферской семьи, поэтому грубо оборвала рабочих:
– Мы помогать пришли, а не вас выслушивать! Нам еще уроки делать.
– Девочка, сбегай за самогоном к Даниловне, – протянул мне грязную бутылку беззубый старичок с венчиком сивых волос на костлявой лысой головой и мутными глазами.
– Не пойду, – осмелела я.
– Нехорошо. Старый человек просит.
– А если попросите своровать, я тоже должна буду вас послушать?
– Ну, то воровать.
– Пить тоже не хорошо, – сказала я как можно вежливее.
– Лекцию пришла читать, вздорная девчонка, – сделал обиженное лицо плюгавый старичок.
– Нет. Где картошка?
– В углу. Котел на печи, дрова у окна, – рявкнул тот, что моложе, не отрываясь от карт.
– В чем картошку мыть, – обратилась я к упитанному старику.
Тот тупо глянул перед собой, а потом, брызгая слюной, расхохотался мне в лицо:
– Ха! Умереть, не встать! На … ее мыть? Свинья потому и свинья, что грязь любит.
Я брезгливо отвернулась. Валя занялась печкой. Нина пошла в колодец по воду, а я принялась перебирать картофель, счищала липкую холодную грязь. Набрала уже два ведра гнили, а целых картофелин так и не обнаружила.
– Скажите, пожалуйста, что мне варить поросятам? Здесь только гнилая картошка, – спросила я четвертого, самого молодого колхозника.
– Ее и вари, – не оборачиваясь, спокойно сказал он.
– Они будут есть? И не заболеют?
– С голодухи что угодно съедят, – безразличным тоном подтвердил работник.
Не могли мы грязную и гнилую картошку в котел бросать. Подогрели воду, помыли, обрезали гниль и поставили варить. Старичок сочувственно поглядывал на наши по локоть красные руки, и вздыхал. Молодые не переставали «проезжаться». Нина сначала огрызалась, а потом достала учебник,села к окну и громко приказала:
– Ти-ши-на. Учить буду уроки.
Конечно, взрослые ее не послушали. Мне надоело слушать грубые, насмешливые прибаутки, и я уговорила девочек пойти посмотреть поголовье. Толстый старик предупредил:
– Не советую. Увидят вас, жрать начнут требовать.
Мы все равно пошли. Открыли подпертую вилами дверь и заглянули за дощатую перегородку. Разных размеров, тощие, с удивительно длинными мордами поросята кинулись на доски. Я испуганно отпрянула:
– Они домашние или дикие?
Девчонки рассмеялись:
– Носы кажутся длинными, потому что морды худые.
Старик был прав. Мы напрасно «разворошили осиное гнездо». Дикий визг голодных поросят разнесся по округе. И чего я не послушала старого человека?Скотина-то в чем виновата? Жалко их, особенно маленьких. Мы не стали хорошо разваривать картошку, насыпали ее в ведра, добавили снегу, чтобы скорее остыла, и понесли в свинарник. Ведра старались поднимать выше загородки, боясь, что животные откусят нам руки. У корыт завязалась настоящая борьба. Взрослые отталкивали и отбрасывали малышей. Я перетащила палкой одно корыто в сторону, чтобы из него поели маленькие, но фокус не удался. Пришлось кормить их после того, какнасытились взрослые особи.
Дома ничего не рассказала о своей работе, только теперь, наученная горьким опытом, ходила на ферму к восьми.
Потом подошла моя очередь дежурить в «питомнике».