Только первого сентября на день рождения надеваю, даже на улицу не выхожу в ней.
В этот момент я подумала, что бабушка живет прошлым.
– Что это там ленточкой перевязано? – осторожно спрашиваю я, а сама боюсь, что бабушка в таком волнении больше не захочет рассказывать обо всем.
Но она уже положила коробочку к себе на колени, и, не давая нам в руки, стала показывать фотографии.
– Папенька, доктором служил. Он единственный в своей семье в люди вышел. Маменька к музыке способности имела большие, но болела очень.
– Какое красивое кружевное платьице на вас!
– Здесь мне шесть годков. Еще панталончики кружевные носила. Забот никаких не знала в детстве. Гостей помню. Мужчины все больше солидные, бородатые, женщины красивые, ласковые. Отца уважали, говорили – талант. Да видно господь много счастья не дает в одни руки.
Из бумаги выскользнули на пол медали. Мы с братом бросились их поднимать, и столкнулись лбами. Бабушка даже не заметила. Она была погружена в свое самое счастливое, но такое далекое время.
– Ба, вот эти медали военные, они дяди Толины, а эта за доблестный труд чья?
– Моя. Лучшей по колхозу признали в войну. И раньше первой была, но наград не давали, только хлебом премировали. Не принято было награждать. Не про то забота была. А теперь вот даже пенсии не дали.
Бабушка бережно взяла медали в руки.
– Прочитай, детка, что на них написано. Глаза мои слабые.
Я прочитала.
– Письма сыночка почитай, – опять попросила бабушка.
Я читала, а она смотрела в сторону угасающего солнца отсутствующим взглядом, и я не понимала, слушает ли она меня или пропала в коротких счастливых годах замужества, а может в трудных и голодных, военных? Мой размеренный тихий голос погружался в серость комнаты. Силуэты расплывались, а я все читала и читала, пока глаза различали черные значки ушедшего счастья прошлой жизни. «Смерть все унесла, и все освятила», – пробормотала бабушка, будто в забытьи.
Залаяла собака. Бабушка заторопилась зажечь керосиновую лампу, и принялась убирать вещи в сундук. Я ушла разжигать керогазы и толочь в огромной деревянной ступе мак на вареники к ужину.
ХОТИМ ВМЕСТЕ И С ВАМИ
Громкий стук в окно разбудил нас в четыре часа утра. Накинув фуфайку и сунув босые ноги в валенки, первой выскочила мать. Через минуту позвала отца: «Беги в школу. Лошадь запряги. В больницу детей надо везти. Уроки за тебя проведу, если не успеешь вернуться».
Около дома Соколовых уже собралась толпа. На снегу в одеялах лежали двое взрослых и трое детей. Соседка, заливаясь слезами, видно в который раз повторяла:
– Старая я, не спится мне, вот и бужу Ниночку по утрам, когда попросит. Глянула, свет не горит, ну и давай в окно их спальни барабанить…. Угорели…. Хорошо, что дети в другой комнате спали. Господь их хранил…. Стекло разбила, в окно влезла….
Детей положили в сани, и отправили в больницу.
После похорон родственники разъехались по домам. Дети выздоровели, и мой отец поместил их на время в школьный интернат. Интернатские окружили их заботой: помогали учить уроки, играли с шестилетней Соней. Им самим часто бывало грустно без родителей, поэтому воспитатели из них получались хорошие. Отец не ошибся, не оставив детей на попечение соседей.
Я слышала, как, уезжая, дядя Никита, брат погибшего, говорил, что хочет забрать тринадцатилетнего Алешу к себе. Он и девятилетнего Вову взял бы, да по санитарным нормам не положено усыновление двоих. Только две комнаты в его квартире.
– У наших родственников десять детей, и тоже две комнаты, – удивилась я.
– Как жить своим детям родители решают, а за чужих – государство, – ответил отец.
Сонечку согласилась забрать семья тети Тамары, младшей сестры по линии матери.