– Что же она теперь, а не тогда мозгами…
– Обещала ждать. Все вынесла. Дождалась….Сначала в счастье не поверила….А когда умер, – сломалась…
– И где теперь …тот?
– На войне пулю спиной поймал.
– А вы не боялись?
– Кого?
– Сталина.
Дед ушел от ответа и только хмуро сказал:
– Он за всех прихлебателей не в ответе.
Продолжали путь молча.
Когда подходили к дому,опять появилась та самая старушка.
– Яша, приходи к нам завтра. Сорок дней. Не забыл?
– Приду, – ответил дед мягко.
И вдруг наклонился к моему лицу и тихо, смущаясь, сказал: «Я, дурак, тоже плакал, когда Сталин умер».
Оля уехала в деревню к родне, поэтому на поминки дед взял меня с собой. Комната была полна народу. Разговор вели неторопливый. Выпили по одной рюмке водки и стали по очереди вспоминать усопшего. Я напряженно вслушивалась в слова. Говорили по-разному: зло, раздраженно, печально, но все – тихо. Для меня эта встреча была как гром с ясного неба. Я никак не могла понять кто плохой, кто хороший. А главное, кто виноват? Я не хотела верить в то, что взрослый мир много хуже детского, что он слишком жестокий, а взрослая боль тяжелее, потому что там часто умирают….
Из-за стола встал дядя Вадим: высокий красивый молодой человек. Налил себе рюмку водки и заговорил:
– Как-то случилось мне играть в соседнем дворе в футбол. Наверное, сильнее, чемнадо, ударил по мячу, и он влетел в окно. Я не убежал, а только подумал: «Сам виноват. Бабушке не скажу. Заплачу за стекло из своих денег, которые целый год копил». Из дома выскочил мужчина, оглядел притихших ребят и меня, виновато опустившего голову, швырнул мяч мне под ноги и бросил в лицо жестко: «Безотцовщина!» Я похолодел. Как ножом полоснулогорькое слово. «Зачем он так? – подумал тогда. –Заслужил, – отстегай меня крапивой!» А он ударил в сердце. И произнес это слово с презрением, будто я нечистькакая-то. Всколыхнулась во мне откуда-то из глубины боль, не осознаваемая дотоле, обида за себя, за бабушку, – ни в чем не повинных, за папу, погибшего за нас и за того, кто так зло и гадкотронул мою душу. Это слово все перевернулово мне. Я почувствовал себя несчастным, обделенным. Начал думать о жизни иначе: горше, с оглядкой. Мне стало казаться, что это слово выжжено у меня на лбу. Но бабушка Мила сумелауспокоить меня своим теплом. Хотя и сейчас, когда слышу – «безотцовщина» – щемитсердце, туманит голову та, детская, обида. О том, что отец был репрессирован, узнал только на похоронах дяди Георгия. Я благодарен людям нашего двора за то, что они ни разу не попрекнули меня отцом ни в сердцах, ни в обиде. Сберегли они мое детство от метаний в неизвестности, от жутких страданий из-за несправедливости. Не было у меня глухой обиды на страну, налюдей. Я знал – отец погиб на войне, он герой. Я верховодил ребятами нашего большого двора. Был нормальным мальчишкой, верным другом. Мое голоштанное детство было овеяно романтикой подвигов отца, верой впрекрасное будущее.Оно было наполнено любовью к друзьям, окружавшим меня людям и моей бабушке Миле. Он прижал к себе одной рукой худенькуюседую старушку и выпил залпом: «За твое здоровье, родная».
Потом все пошли на кладбище и, опустив головы, долго молчали у могилы.
Во мне нарастало волнение, боль за хороших людей. Не заметила, как зашептала:
Темно-синяя ночь надо мною склонилась
И усталые плечи прижала к земле,
Словно скорбная мать над могилой молилась
Обо всех на планете – погибших во зле….
И ударившись сердцем, онемевшим от боли,
О бездушье людское, о зависть и злость,
Он лежал рядом с ними, пожелавшими воли,
И склонилась над ним виноградная гроздь.
Бабушка прижала мою голову к своей груди и впервые за вечер заплакала тихо, по-детски всхлипывая. Я тоже. Мужчины еще ниже склонили головы.