– Может, и Андрюхиной жене стуканули, – сообразил Ханя.
– Что жене? Пустое. Та давно догадывается. Лишь бы к руководству не пробился, – быстро прикинул Чекин. – Иначе места Андрею не видать.
– А то и из ментовки турнут, – согласился Ханя. – Наши старые импотенты на это быстры. На что другое реакции нет, а насчёт аморалки, откуда что берётся.
Пожилой полковник в самом деле слыл примерным семьянином, и причину такой очевидной неполноценности Вадим совершенно искренне связывал с проблемой эрекции.
– Во сколько у Тальвинского аттестация? – уточнил Чекин.
– Как будто в три.
– Тогда слушай диспозицию. Ханя, Чугунов, будете дежурить у входа в отдел. Задача ясна?
– Перехватить рогоносца.
– Умереть, но не п-п…
– Правильно понимаете задачу. Деньги есть? – Чекин снисходительно оглядел скисших следователей, отомкнул маленький сейфик. – Вот вам из кассы взаимопомощи десятка. Святые деньги.
– Так ведь и дело святое. Друга из беды идём выручать, – успокоил его совесть Ханя.
Чекин хмыкнул, ткнул через окно на крыльцо райотдела:
– Граница!
От привычной его скользящей иронии спокойнее стало остальным.
– Тальвинский – это Андрей Иванович? – Мороз едва дождался, когда следователи выйдут из кабинета.
– Да. Знаком?
– Так точно. Когда-то во внештатниках при нём ходил.
– Тогда к нему и приставлю. Вот уж кому помощь нужна. А кроме того, – Чекин выхватил из сваленных на столе папок самую увесистую, протянул новобранцу. – Такая фамилия – Воронков – что-нибудь говорит?
– Как будто нет.
– Нет?! – Чекин удивился. – Ты что, не местный?
– Только вчера вернулся.
– Тогда понятно. Ничего – скоро от зубов будет отскакивать. Начинающий миллионер из новых русских. Пройди пока в ленкомнату, изучи материалы. Закончишь – заходи с предложениями. Вопросы есть?
– Никак нет.
– Тогда у меня есть, – Чекин многозначительно окинул взглядом морозовский джемперок, натянутый на голое тело. – Костюм бы тебе не помещал. Или хотя бы рубаха цивильная.
– А чего? Нормальный джемперок, – огорчился Виталий. – И муха еще не сидела.
Ни костюма, ни рубахи у недавнего курсанта пока еще не было. И денег на них – тоже.
3.
Следователь Красногвардейского РОВД Андрей Иванович Тальвинский не был красив в строгом значении этого слова: и уши слегка оттопырены, и голова, если приглядеться, маловата, не по росту. Да и полные губы слегка влажноваты, отчего папиросина в углу рта выглядит приклеенной. Но в любой компании при появлении Тальвинского центр всеобщего притяжения неизбежно смещался.
«Медом ты, что ли, намазан?» – беззлобно ворчал Ханя, любовно глядя на друга.
Медом не медом, но было в Андрее это Богом отпущенное обаяние, перед которым отступал даже неотразимый Ханя.
Вот и сейчас, когда широким, размашистым своим шагом подходил он к райотделу, встречные завороженно оборачивались, пытаясь угадать причину глубокой задумчивости этого резко выделяющегося среди толпы человека.
Меж тем размышлял Андрей об извивах фортуны.
По странной прихоти судьбы именно сегодня исполнилось ровно десять лет, как начинающему следователю Тальвинскому были вручены лейтенантские погоны. Тогда ему здорово повезло – выпускника юрфака взяли сразу в следственный аппарат области. И – не прогадали. Новичок оказался талантлив. Его умение вгрызаться в уголовное дело поражало. Он настолько вживался в него, что, случалось, «просчитывал» даже те эпизоды, о которых забывал сам преступник. Он «вычислял» их как астроном новую, невидимую с земли звезду. Да и сам он быстро стал «звездой» и балуемой начальством областной достопримечательностью.
Он упивался своей работой и абсолютно не интересовался тем, чем жили другие, – продвижением по службе. От первого же, очень заманчивого предложения перейти с повышением на работу, не связанную с расследованием, Тальвинский отказался с таким небрежным равнодушием, что опешившие кадровики от него отступились и лишь потряхивали при встречах многомудрыми головами.
По установившемуся мнению, был он дерзок, резок в суждениях. К тому же без царя в голове: позволял себе игнорировать не только просьбы начальника следственного управления, но и прямые указания генерала. Другого за одно это вышибли бы, что называется, без выходного пособия. Тальвинскому до поры сходило с рук. Но вечно так продолжаться не могло. Многие со злорадством предвкушали момент, когда, наконец, неуправляемый «следопут» перейдет границу дозволенного.
И – дождались.
Ни с кем так не работалось следователю по особо важным делам Тальвинскому как с начальником горОБХСС Котовцевым и его «летучей» братией. Удивительное чувство единения установилось меж ними. Андрей мог проснуться от внезапно пришедшей во сне догадки. Среди ночи звонил Котовцеву. И тот, едва дождавшись утра, поднимал свои части на проверку новой версии.
Они, вроде взрослые люди, между прочим, члены КПСС со всеми вытекающими последствиями, жили в каком-то странном, заведомо несбыточном нетерпении очистить властные структуры от удушающей коррупции.
Всё обрушилось со смертью Котовцева. Всех разметали. И только Тальвинский, в производстве которого находилось то самое злополучное уголовное дело по горпромторгу, упрямо пытался довести то, что начали они с Котовцевым: уличить в хищениях его руководителей – Слободяна и Панину. Начальник следственного управления Сутырин потребовал прекратить дело как неперспективное, – со смертью Котовцева исчезли улики, что тот собирался передать для приобщения к уголовному делу. Тальвинский по своему обыкновению заартачился. Не помогла даже ссылка на указание из обкома. В тот же день от разгневанного генерала в кадры поступила команда: капитана Тальвинского из органов внутренних дел уволить.
Спас недавнего любимца все тот же Cутырин. Договорившись с Чекиным, он тихонько спрятал Тальвинского в Красногвардейском райотделе – подальше от генеральских глаз.
Внезапное стремительное падение потрясло Андрея. Не столько потерей должности, сколько уязвившей утратой гордого чувства незаменимости.
Здесь, в районе, он оказался в ошеломляющем потоке каждодневно возникающих отовсюду уголовных дел – близнецов. Их требовалось, как на конвейере, быстренько «упаковать» кой-какими доказательствами, отсечь все сомнительные, недоказанные эпизоды и незамедлительно переправить в следующий цех – народный суд, где его так же быстро «обшлепают», наряду с другими. И это не было чьей-то злой волей, а лишь результатом естественного отбора, – у каждого следователя находилось в производстве по двадцать – тридцать дел одновременно. На смену едва сбитой волне накатывался вал новых преступлений, отчасти рожденных паскудным бытом, отчасти – «придуманных» системой.
А потому первенство здесь принадлежало не пытливым исследователям, вытачивающим штучные образцы, а сноровистым мастеровым, вроде Хани. И Андрей предвидел, что может теперь произойти с ним самим: либо надорвется, как призовой рысак, впряженный в водовозку, либо свыкнется и вольется в общий строй не знающих колебаний следователей – мутантов.
Единственным выходом виделось теперь то, о чем прежде и не помышлял, – продвижение по службе. Только оно могло вернуть ощущение независимости и собственной значимости. Но – вот уж два года освобождавшиеся должности, самой природой для него предназначенные, перехватывали другие, более вёрткие. Предложение уходящего на пенсию начальника райотдела занять его место оказалось для Андрей неожиданным. Но и долгожданным.
Единственное, что саднило душу Андрея, был – Чекин!
Аркадий Александрович Чекин, легенда следствия. Худощавый, лысая головка огурцом, и маленькие чёрные, неизменно насмешливые глаза на подвижном лице.