После Волкова, Добровольского и Пацаева[5] в семье Евгения Ивановича родился второй ребёнок – девочка, которую назвали Наташей в честь рано умершей Татьяниной мамы. Ещё одного ребёнка ни Евгений Иванович, ни его жена не планировали, но всё опять обошлось.
А вот через два года что-то пошло не так. Точнее, всё пошло не так. После командировки в Куйбышев, той непонятной командировки в этот чёртов Куйбышев, всё и началось. Чертовщина началась после этой командировки.
7. Алексей Цейслер. Сопротивление материалов
это наука об инженерных расчётах на прочность, жёсткость и устойчивость, – говорю я, делая ударение на слове «наука». – Основными гипотезами сопротивления материалов являются…
На меня глядят двадцать две пары глаз. Они ещё меня боятся, но скоро (через неделю, максимум) это пройдёт, и они начнут хамить. Примерно половина из них уже смотрят на меня с плохо скрываемым безразличием. Весь этот сопромат, после сдачи которого, по легенде можно жениться, тут даром никому не нужен.
В этой группе у меня сегодня первая лекция. Это просто. Всё уже читано и перечитано множество сотен раз. Я не задумываюсь о том, что говорю, всё происходит как бы само собой. Наверное, я смог бы читать этот курс, во сне, не приходя в сознание.
Профессиональное чувство времени, которое делит всё моё существование на промежутки по сорок пять минут, подсказывает, что сейчас вот-вот кончится первый «сапог»[6].
– Будем делать перерыв? – спрашиваю я в надежде на положительный ответ.
Отрицательный гул возвещает о том, что мне надо продолжать.
– Тогда давайте без перерыва, и закончим пораньше.
Опять гул, но на этот раз одобрительный. Наверное, здесь много тех, кому ещё черти сколько пилить до дома. Немного поборовшись с искушением отпустить их с полпары, я продолжаю.
В приоткрывшуюся дверь заглядывает заведующий кафедрой. Теперь ему нужен журнал. Он уже три раза заходил за какими-то малопонятными вещами. Должно быть, не доверяет мне, контролирует, всё ли в порядке. Удостоверившись, что я жив, он уходит.
Местный заведующий – Матвей Матвеевич Чугук, по кличке Чингачгук – маленький человек с орлиным носом и зачёсанной лысиной – мужик вполне адекватный, но приставучий. Узнав, что я в состоянии отличить компьютер от глобуса, он тут же запряг меня сверстать электронные версии экзаменационных билетов. С картинками.
С остальными обитателями кафедры я познакомился в первый же день моего появления здесь. Их немного, в основном это беззлобные пьяницы – пенсионеры, при этом колоссальная разница в возрасте вовсе не означает мою изоляцию в плане общения на рабочем месте, совсем наоборот – я обречён на бесконечную болтовню о политике.
Собственно из всего коллектива кафедры интерес здесь представляют только два персонажа:
Первый (первая) – жена заведующего, Стелла Иосифовна Голубичная, которую студенты зовут «Стелла Артуа», привлекательная в прошлом женщина (на стене висит групповое фото коллектива кафедры тридцатилетней давности) флиртовала со мной, когда мы обсуждали мой учебный план. Есть такая категория женщин, привлекательных в прошлом – они до последних лет жизни находятся под впечатлением своей былой популярности. Стелла и сейчас очень даже ничего (исключая передние зубы) для своих лет, но мне неуютно думать о ней в таком контексте. Вообще говоря, она служит на кафедре Теоретической механики, куда ей пришлось перевестись с кафедры Сопромата во времена борьбы с семейственностью, но там её застать совершенно невозможно, поскольку она постоянно торчит здесь, при муже.
– Если коротко, то: высокий, усики, испанская бородка, пластиковые очки, волосы тёмные, в перспективе лысина. Говорит смело. Иногда смешно вытягивает губы, как бы готовясь к поцелую… В общем, классический тип младшего научного сотрудника, правда, с лёгким налётом дендизма. Ну, как без него, Москва всё-таки, – говорила Стелла какой-то своей подруге про меня по телефону.
Я был немного шокирован описанием.
Второй – некто «Вампир» – Мясоедов, мужчина моего возраста со слегка давящей манерой общения. Он занимается вопросами безопасности филиала (раньше это называлось «Первый отдел»), сидя при этом почему-то на нашей кафедре. По-военному выправленный, но уже достаточно разжиревший, Мясоедов напоминает отслужившего в Бундесвере хомяка. Его мощная бритая холка переходит в уставной «ёжик» на плоской макушке и уравновешивается небольшой рыжей «щёткой для обуви» под носом, которую он подстригает, вероятно, раз в три дня, потому как она у него всегда одной и той же длины. Широкое лицо с двумя подбородками вызывает скорее отторгающее уважение, чем симпатию, по причине чуть скривлённого влево рта и полуприкрытого левого глаза. Мне рассказали, что это у него из-за тяжёлой контузии в голову. Ещё, у «Вампира» отсутствует правая кисть, и он носит угловатый протез с сомкнутыми вместе пальцами. Говорят, служил в авиации. Говорят, воевал в Чечне. Вероятнее всего, поэтому он и «Вампир» (хотя вполне возможно, что кличку ему придумали студиозусы).
С ним я познакомился, когда проходил инструктаж по технике безопасности. Он был не слишком зануден, может только в рамках занимаемой должности, чем и произвёл на меня положительное впечатление. Кроме функций безопасности он занимает ещё и недавно введённую должность психолога, поэтому после ТБ мы перешли к опроснику, или как он выразился: «допроснику».
Для начала он спросил, не встречались ли мы где-нибудь раньше. Я сразу ответил, что, вряд ли, не потому, что не верю в случайные встречи, просто мне никогда не нравился сам этот вопрос. Ровно, как и его возможные последствия.
Дальше Мясоедов начал задавать странные вопросы, ответы на которые старательно записывал в толстую тетрадь. Было видно, что писать левой рукой ему ещё тяжело.
– С чего начинается родина? Отвечайте по возможности быстро, – начал он.
– С индекса, – ответил я быстро.
Мясоедов помрачнел.
– Алексей Германович, будьте серьёзнее, прошу вас, – сказал он таким тоном, что мне сразу захотелось стать серьёзным.
– Простите, вырвалось. Родина у меня началась, как и у всех современных детей, с телевизора.
– Так-то лучше. – Тень слегка отступила с его лица. – Дальше, что для вас является мерой прекрасного?
– Прекрасное нельзя измерить, – опять быстро ответил я.
Мясоедов отложил ручку в сторону.
– Странно это слышать от научного работника. Попробуйте вспомнить что-нибудь (или кого-нибудь), прекраснее чего вы никогда не видели. Сосредоточьтесь.
Я закрыл глаза, напряг память и увидел сначала неизвестную декольтированную актрису с обложки «Советского экрана», которая в детстве хранилась у меня в ящике стола; потом фонтаны Петродворца; потом «Лунную ночь над Днепром» Куинджи, потом ещё какую-то красотку… но всё это было всего лишь робкой попыткой решить неразрешимое.
Мясоедов прервал мои мысли.
– Не можете ничего вспомнить?
Я развёл руками.
– К сожалению.
– А вот я точно знаю, – Мясоедов осклабился в своём кресле, – стратосферный истребитель Мясищева, который лет двадцать назад я видел в одном закрытом музее. Серебряная машина с алыми звёздами на крыльях, отдалённо напоминающая бесхвостый бумажный самолётик из детства, лично для меня, вполне может служить мерой прекрасного. Грации и воздушности у этой многотонной машины хватит на целый полк балерин с приданным ему батальоном спортивных гимнасток. Возможно, я не прав, но таково моё мнение и я в нём уверен. Понимаете, о чём я? Главное – уверенность, понимаете?
Я попытался представить его в гермошлеме и лётном комбинезоне, как он садится в кабину истребителя, как техник закрывает над его головой фонарь, как со свистом запускаются двигатели… – но ничего не вышло. Не влезает Мясоедов в кабину. И в комбинезон тоже…