Лодка села на мель. Ледяной Ангел лежал без сил. Израненный в бою, он не мог грести дальше.
Наши ожесточённые взгляды встретились.
Взаимное желание убить сменилось другим страстным желанием.
– Она вернулась, – Дорио тронул за плечо спящего Андрея. Стряхнув сон, Андрей вскочил на ноги.
Фаина спала у входа в шалаш в обнимку со светловолосым чужаком.
– Фаина! Что с тобой?! Кто с тобой?!
Фаина, проснувшись, скинула с себя обнимавшую руку.
– Это мой трофей.
– А почему у тебя железный ошейник на шее?
– Это так, дешевое украшение, подарок друга.
Так Ледяной Ангел вошёл демоном в рай тринадцати.
Его возненавидели все и с первого взгляда. Он был ужасный грязнуля и хам.
Его терпели, потому что любили Фаину. Единственный, кто высказывал недовольство вслух, – это, конечно, Милан Рысь. Сам был не лучше.
– Ледяной Ангел – мой трофей, – говорила Фаина.
– Кто чей трофей – это вопрос.
– Он со мной.
– Но не с нами.
Ледяной Ангел был сам по себе и ни в ком не нуждался.
– Кстати, его зовут Горностай. Он говорит, что ты была его служанкой, вытирала сопливые носы его детям, а жена его понукала тобой, как хотела.
– Кто её слушал, толстуху сварливую. Интересно было посмотреть, как живут эти северяне. Надоело – ушла. Он следом увязался.
– Прямо так и ушёл от жены, от детей?
– Жена сама отпустила. Он каждую ночь во сне меня звал.
– Любит, значит?
– А теперь во сне жену зовёт.
– Отпустишь?
– Кто его держит?
Инга называла мужа Горностаем. Они родились в один день, с детства были наречёнными. Любимая игра была – в семью.
Они были похожи, как близнецы: оба тонкие, светловолосые с синевой зимнего моря в глазах.
Первый ребёнок родился, когда им было четырнадцать.
Потом Горностай стал уходить на промысел – где заработает, где награбит.
Инга работала, не разгибаясь, чтобы дом и хозяйство в порядке держать. Ни минуты отдыха не знала, ела на ходу, спала урывками, чтобы, вернувшись, любимый муж мог отдохнуть в уюте, чтобы радовали его дети, здоровые и ухоженные. А о себе Инга забыла. Пропала краса. Загрубела, отяжелела она. Нежеланная стала. А он всё такой же красивый, лёгкий, гибкий. Словно она ему вторую молодость подарила – свою.
И вот пришёл, наконец, долгожданный, с подарками, ласковый, слишком ласковый. Рабыню привёл – Красную Змейку. Как вошла она в дом, так словно под ногами красные чертята забегали. Тяжело на сердце стало.
Горностай говорит, что рабыню Фаиной зовут, но я её Красной Змейкой прозвала.
И перепало мне любви от мужа в этот раз, только не моя это любовь.
Негоже госпоже объедки за рабыней доедать.
Мы – тринадцать героев.
Мы создали легенду.
Поэтому власти нас простили.
Мы воины. Мы артисты.
В городе праздник. Мы открывали представление.
Мы въехали в город, каждый на своей колеснице, запряжённой шестёркой белых лошадей.
Мы долго тренировались перед представлением.
Мы изображали богов, соревнующихся в искусстве быстрой езды.
Нам давно приписывают божественное происхождение.
Многие о нас слышали, но не многие видели.
Толпа на площади выкрикивала наши имена, бросала цветы, напирала на охрану, стоящую цепью вдоль дороги.
Мы промчались с гиканьем, покрытые потом и пылью, одетые в белые туники.
Мы пронеслись, как знамёна.
У царского дворца нас встречали с музыкой.
Рабы принимали у нас поводья, отирали нас губками, смоченными розовой водой, протягивали кубки с прохладным лёгким вином.
На моей шее сегодня красуется символ рабства – железный ошейник, подаренный Горностаем.
– Всё хорошо, пока Горностай не появится, – говорит Игорь вполголоса.
– Давно его не видно. Может, не появится? – отвечает Мушка, опасливо поглядывая на меня.
– Как же! Эта белая крыса не упустит случая опозорить нас в очередной раз. То коней у кого-нибудь уведёт, то паруса снимет, – комментирует как бы самый честный Милан Рысь.
– Главное – не у нас, – вздыхает Дорио.
Пир с сильными мира сего – это танец на тонком льду.
Мы чувствуем на себе масленые взгляды сенаторов и знати.
Милость легко может смениться немилостью, честь – бесчестьем.
Наша защита – легенда о том, что мы храним друг другу верность.
Как увязать с легендой появление среди нас Горностая?
Я знаю: он придёт сегодня. Я чувствую: он где-то рядом.
Музыка заиграла в ритме танца. Мы не стали утомлять гостей ожиданием. Мы вышли танцевать, как когда-то на рынке рабов.
Сначала мы танцевали без наших мужчин, потом к нам вышел Дорио, за ним – остальные.
Никто не верит в демократичность наших отношений.
Зрители пытались определить, кто кому отдаёт предпочтение.
Танец с Миланом увлёк меня, но в желании представить себя публике моим фаворитом он слишком распускал руки. Когда Милан перешел границы, я оборвала танец и вышла из залы.
У входа во дворец слышался шум потасовки. Какой-то тощий заросший оборванец пытался прорваться сквозь цепь охраны.
«Господи! Да это же Горностай! Что с ним стряслось?!»
– Горностай!
– Фаина!
– А худой! Одни кости! Как из могилы!
– В плену был, на галерах. Сбежал.
– Давай скорей отсюда. Хорошо, что никто не видел. Голодный?
– Как зверь!
Горностай крепко обнял меня…
– Думал: никогда живым не выберусь с этой галеры. Не знаю, как получилось? Рванул цепь, и она разорвалась. Проржавела, наверное. Мы все там сидели, прикованные одной цепью. Товарищи домой подались, а я вот к тебе сначала.
– А потом домой, конечно?
– Фаина! – Горностай посмотрел на меня умоляюще.
В людной, шумной, прокуренной таверне никто не обращал на нас внимания. Горностай жрал, как голодный тигр, а я смотрела на него с любовью. Этим и была сыта. Поэтому пила без закуски. Напрасно.
Я отключилась неожиданно.
Мне снился сияющий храм из неизвестного металла. Он стоял, как вонзённый в землю меч.
Чёрные мохнатые твари подбирались к храму, но их раз за разом отбрасывала силовая волна. Эти волны слабели, и чудовища подбирались всё ближе.
Они были сильные, но неуклюжие, как медведи. Их без труда поразили наши стрелы.
На полу храма лежали боги. Они были прекрасны.
Низвергнутые на землю, боги умирали. Один из них открыл помутившиеся страданием глаза. Он приподнялся и протянул ладонь, над которой висела маленькая светящаяся сфера.
Я проснулась в какой-то каморке, на огромном горбатом тюфяке и с Горностаем на мне. Горностай храпел. Тюфяк тоже. У двери в каморку стояла огромная палица. Голова болела. Подняться не было сил.
Я растолкала Горностая.
– Что это под нами?
– Он всё равно спит. Нам же надо было где-то упасть?
– А вдруг проснётся?
– Знаешь, как мы с тобой орали? Не проснулся. Фаина, ты извини, но мне пора.
– Я тебя ненавижу.
– Я знаю. Куда я от тебя денусь?
Он нежно поцеловал меня на прощанье.
…Я прилетел в этот мир не по своей воле.
За тяжкие преступления перед разумными существами и духами я осуждён высшим советом быть вечным узником невидимой тюрьмы.
Раб не выбирает. Раб не имеет ничего своего.
В цепи моих перевоплощений приходилось вселяться в существ, подобных сосудам наполненным нечистотами, и находиться в них – было тяжкой пыткой.
Но наконец, судьба улыбнулась мне.
Я был отдан в дар людям, связанным между собой узами наречённого братства, супружества, дружбы и любви.
Мне предписано вселяться в каждого из них поочерёдно.
Эти тринадцать – восемь женщин и пятеро мужчин – странствуют по свету, оберегая друг друга, разделяя счастье и горе, находки и потери.
Их тела и души – прекрасные храмы, окуренные благовониями, озарённые светом. Но вот среди них появился четырнадцатый, по прозвищу Горностай. Мне не предписано служить ему, но он мне нравится больше всех. Он дух свободы.
Светлые излучения прекрасных душ моих хозяев напитали меня настолько, что я способен теперь дать жизнь себе подобному и положить конец моему одиночеству. Мой детёныш не будет рабом. Он будет моим товарищем и вольным другом Горностая…