«А вот кто», – подумал Гриша, когда его привезли в виллоподобный дом где-то за городом и провели в шикарную гостиную. В огромном кожаном кресле сидел маленький, худой, лысоватый старичок с характерным лицом народов Севера. «Трое таких в кресле поместятся», – не успел подумать Гриша, как хозяин заговорил:
– Григорий Борисович, все зовут меня Тунгус, – слабым голосом без акцента, однако, изрёк хозяин.
– Как вам наша погода?
«Ну, да, ты за этим меня сюда и затащил, чтобы про погоду спросить», – подумал Гриша и произнёс:
– Холодно, однако…
– Присаживайтесь, пожалуйста, угощайтесь… – Тунгус рукой с чёрными чётками показал на белый кожаный диван и столик возле него с добротной закуской и выпивкой.
«А что, – мгновенно выбрал тон Гриша, – почему бы бедному историку и не подхарчиться на халяву», – и с большим удовольствием выпил запотевшую рюмку какой-то дивной настойки; посмаковал и, одобрительно закивав головой, взялся за бутерброд с чёрной икрой.
На лице Тунгуса было написано искреннее удовольствие от своего хлебосольства; он смачно раскурил маленькую трубку и по комнате поплыл сладковатый аромат.
– Чем могу быть полезен? – насытившись и тоже закурив свой Marllboro, пригласил к делу Гриша.
– Сибирь большая, а народу здесь мало, каждый человек на виду, не то, что у вас в Москве – философски начал Тунгус.
– У нас с большим уважением относятся к людям, изучающим Сибирь и Дальний Восток. Тем более, что это делает целая династия историков. Кстати, как себя чувствует ваш батюшка? Говорят, врачи посоветовали ему поменять московский климат на более тёплый?
«Так вот кто делал неаккуратный шмон в нашей квартире; а аккуратный – значит, контора полковника Ряшенцева. Если сейчас и этот помощь предложит, прямо близнецы будут с полковником».
– Я просто хочу предложить свою помощь в ваших сибирских изысканиях, – полностью оправдал Тунгус Гришины умозаключения.
«Тогда и смысл этих одинаковых встреч должен быть схожим», – думал Гриша, когда его после обоюдоприятной беседы и сытного ужина везли в тёплом джипе посреди жуткой метели назад, в гостиницу. «Ищи, но знай – мы рядом! Найдёшь – поделись по-хорошему! Мы тоже ищем! Да, в общем, это не так и важно, значит, есть, что искать – это главное».
Тогда почему чувствуется разочарованность? Подумав, Гриша пришёл к выводу: через архивы ему с такими опекунами не пройти; искать для них и делиться с ними было не в его правилах… Значит… Нет, надо ещё дождаться результатов поиска Мыча в архивах Владивостока и окрестностей.
Кстати, а где Мыч?
А Мыч в это время занимался не совсем архивным делом, правильнее сказать, совсем не архивным. Нет, в архивах Владивостока он был, искал и нашёл… Её звали Жанна. Намешенная в её жилах кровь декабристов, мятежных кавказских князей и чукотских шаманов дала поразительный результат. Обволокла, окрутила… Мыч и опомниться не успел… Третьи сутки стены казённой квартиры, которую Мыч занимал во время командировок на Дальний Восток, слышали лишь стоны, воркование, звон бокалов или храп.
Сразить сорокалетнего плейбоя мудрено, но тут, наверное, «совпали все впуклости и выпуклости», как говорил о гармонии Михаил Жванецкий. Мыч и сам себе удивлялся: чтобы третьи сутки подряд ему хотелось стянуть трусы с одной и той же женщины…
А архивы времени не боятся. Несколько дней на фоне вечности – миг…
«Кто она?» – думал Мыч в редкие минуты отдыха. Всякое в голове перебрал и остановился было на засидевшемся, нереализованном и скопившем энергию незаурядном женском организме. Остановился бы, но почему-то мешало её просматриваемое до навязчивости желание споить его. Для чего?! Это он и решил выяснить, заказав на следующий день три бутылки виски; мы-то знаем, он рассчитывал на подарок бывалых друзей – голландские таблетки для отрезвления; они действуют, он проверял…
Поскольку руки свои он никак не мог отлепить от её точёного тела, виски в него в основном она вливала сама. Наступил момент, когда Мыч должен был свалиться, он и свалился, сходив предварительно в туалет… Причём свалился так, чтобы одним глазом была видна практически вся квартира.
«Е-ес!», – обрадовался протрезвевший Мыч, когда, дождавшись его храпа, голенькая Жанна начала что-то активно искать в его бумагах. Её круглые бёдра с полоской незагорелой кожи и так хорошо изученной причёской на лобке соблазнительно мелькали перед прищуренным глазом храпевшего Мыча.
Когда Жанна в растерянности остановилась посреди комнаты, соображая, где ещё поискать, Мыч вдруг трезвым и не сонным голосом спросил:
– Помочь?
Странная у неё была реакция: сразу вскрикнула, почему-то закрыла руками свою бабочку и схватила что-то из тряпок прикрыться… Непотерянная была женщина Жанна, раз, опомнившись, села, закрыла лицо руками и от стыда тихо заплакала.
Мыч жалел её, гладил по голове и, как ребёнка, успокаивал…
Спустя какое-то время, Жанна решила, что сама должна всё рассказать.
История немудрёная: такая у неё была должность – подсадки – в обширной империи Тунгуса.
Объеденённая сибирско-дальневосточная братва поручила матёрому вору в законе Тунгусу пасти дела о наследствах, поэтому архивы были и его рабочим местом.
Засветившись там, Мыч подлежал полному просвечиванию: красивая, опытная женщина сделает это приятно, быстро и безболезненно. Сказав всё это, Жанна опять заплакала от неблагодарной своей службы, но Мыч её остановил:
– Ну, всё нормально, что ты… Так и доложи: чокнутый, мол, коллекционер из патриотов разыскивает ордена царской армии, которыми Колчак награждал своих белогвардейцев и которые после его скорого разгрома не обнаружены до сих пор. И всё.
В подтверждение сказанного Мыч показал ей кое-какие бумаги и даже подарил один архивный запрос.
С просветлённым лицом Жанна ухватилась сначала за эту версию, а потом за самого Мыча… С благодарностью и любовью распластала она его на толстом ковре на полу; своё тело и свои ласки она, казалось, отдавала ему с запасом, потому что оба понимали – это в последний раз…
Глава 4.
В Гришиной квартире на Автозаводской они с Мычом подводили итоги.
– Через архивы и вообще с засвечиванием нам не пройти, – придя в надлежащую для выводов форму после второй рюмки холодной «Столичной», резонно заявил Мыч.
– А если и пройдёшь, то отдашь жену дяде, а сам пойдёшь к бляди, – не очень жизнерадостно, но довольно точно поддержал друга Гриша и продолжил: – А похоже, что ни у кого и нет ни хера, иначе бы давно всё выгребли, а вклад-то цел. Это значит папулькины семь позиций из девяти – лучший результат.
– За Марковича… За папульку…
– Найдём экстрасенса или гипнотизёра, он нам ещё две позиции враз добудет.
– Не, гипнотизёра нельзя, годы батькины не те, опасно…
– Ну, есть же приёмы активизации памяти…
– Пожалуй, есть, я этим займусь.
– За память… За память…
А пока друзья взяли тайм-аут, и Гриша улетел к старикам на Кипр.
Напряжённые будни по добыванию денег для родной, очень демократической парии приучили Гришу без нужды ситуацию не подстёгивать. «Бог даст, чего не миновать!» – говаривал Гришин партайгеноссе.
А на Кипре старики Гришины вовсю наслаждались последними радостями. Маму Олю кто-то из новых приятельниц привлёк в некую приличную секту, она нашла там единомышленниц из нескольких стран и теперь с удовольствием посещала спевки-тусовки. «Вот начала в песнях Бога благодарить, и ноги перестали болеть», – со знанием дела заявляла она всем.
Борис Маркович был весь в мемуарах; привыкший за всю жизнь к строгому костюму с галстуком, здесь заметно раскрепостился и щеголял в шортах и майке, чему был рад, как ребёнок. Привычка всегда с любовью подтрунивать над женой помогала им скрашивать одиночество. Кипр принял этих людей…