Диссертацию-то спас… Самого Чижевского впоследствии спасали и Семашко, и Луначарский, и Водопьянов, и жена, и даже не растерявшие совесть и разум следователи, и солагерники, и другие аполлонические личности. Но… «преследуются и истребляются…»
Знал Александр Леонидович, на что шёл, знал…
Снимите шляпы, господа…
И вновь и вновь взошли на солнце пятна,И омрачились трезвые умы,И пал престол, и были неотвратныГолодный мор и ужасы чумы.И вал морской вскипал от колебаний,И норд сверкал и двигались смерчи,И родились на ниве состязанийФанатики, герои, палачи.И жизни лик подернулся гримасой;Метался компас – буйствовал народ,И над землёй и над людскою массойСвершало Солнце свой законный ходА. Чижевский1921Глава 5. Аэроионы из Калуги.
По-настоящему на острые сюжеты, крутые повороты и тёмные пятна судьба Александра Чижевского вышла, пожалуй, с приглашением академика П. П. Лазарева к нему на работу в институт биофизики в начале 1919 года.
Но, прежде всего, личность Петра Петровича: блестящий ум, лоск столичной элиты, манеры приличного лорда, любимец женщин, завсегдатай модных европейских курортов…
Все эти «ах!», впрочем, ничуть не мешали, а скорее, наоборот, двигали его на острие науки. На самое, что ни на есть, острие. Партия большевиков, зомбированная вождями и их хозяевами на господство пролетариата во всём мире, поставила перед академиком П. П. Лазаревым задачу прямой регистрации электромагнитных излучений мозга. Ни больше, ни меньше. То есть научиться улавливать во внешнем пространстве человеческие мысли в виде электромагнитной волны. Разумеется, с последующим контролем и влиянием…
Вновь испеченный доктор Чижевский необычайно вдохновлён вниманием маститого учёного. В его сохранившихся письмах к домашним, а также к К. Э. Циолковскому вполне просматривается честолюбивое желание молодого профессора во всём походить на П. П. Лазарева.
С большим энтузиазмом и прицелом на будущие эпохальные открытия он между делом заканчивает ещё сразу два факультета МГУ – физико-математический и медицинский. Столь блестящее образование, организованный ум, феноменальная память и здоровое честолюбие на самом деле сулили ему мировые открытия, честь и славу для России…
Потомственный дворянин Чижевский элегантностью манер и одеждой не уступал своему кумиру, а в чём-то даже его превосходил: он умел писать проникновенные стихи, рисовать завораживающие пейзажи, а при случае вполне мог впечатлить публику и изящным музицированием на скрипке или фортепьяно.
Осмелимся предположить, что в какие-то моменты П. П. Лазарев испытывал… нет, не зависть, скорее ревность…
Поэтому, когда ему доложили, что Александр Чижевский оказывает знаки особого внимания очаровательной лаборантке Марии с умными, но всегда грустными глазами, настроение академика значительно улучшилось… Да оно и понятно: петух в курятнике должен быть один. Во избежание…
Странное дело: в суровые 20-е годы, когда вся страна голодала, ни институт биофизики в Москве (П. П. Лазарев), ни институт мозга в Петербурге (В. М. Бехтерев) не испытывали недостатка ни в средствах, ни в специалистах…
В конце холодного дождливого ноября 1920 года нарочные Народного комиссариата иностранных дел лично в руки академика Лазарева и академика Бехтерева доставили информационное письмо, прочтение которого повергло обоих в долгое, тревожное размышление…
Смысл письма сводился к тому, что практически все развитые страны Европы и Америки в спешном порядке создают институты и лаборатории с целью непосредственной приборной регистрации предполагаемых мозговых излучений человека, с возможностью последующей их корректировки и телепатии.
Потом все эти премудрости назовут психотронным оружием…
Это в институте он был профессор, хотя и двадцати четырех лет от роду, а здесь, на заснеженных аллеях Сокольников, он однажды настоял, чтобы она называла его по-домашнему – Шура… От Маши и без того веяло чем-то уютным, тёплым…
Его старший калужский друг и учитель К. Э. Циолковский, прочитав в одном из стихотворений Александра летом 1921 года: «…Лишь на листе, где численные тайны, пылает смысл огнём необычайным», – молодецки воскликнул: «Помилуйте, голубчик! Со всем соглашусь, кроме слова “лишь”. Что за безысходность! А как же муза?! Нам без музы никак нельзя! Это поначалу любовь мозги туманит, а потом уж точно делает их яснее и могучее!»
Маша находила его стихи многозначительными, часто слишком восторженными, нередко излишне печальными, в общем, заумными и не для простого народа. Он про себя отмечал: «А вот Брюсову, Волошину и Алексею Толстому – нравятся…»
Взращённая с детства привычка всё систематизировать и анализировать не оставляла его и во время их прогулок с Машей. Она не обижалась, когда он уходил в себя и не спешил оттуда возвращаться. Для сотрудников их института это было нормой поведения…
Есть основания утверждать, что не об их с Машей отношениях думал всё время молодой профессор. Мощь его интеллекта была причиной Машиной робости. Ну, не было в её привычках брать быка за рога… А так бы, глядишь, и состоялась бы семья, и потомки бы появились…
Между тем многочисленные опыты с ионизированным кислородом, проводимые келейно в калужском доме отца с благословения К. Э. Циолковского, обрели теоретическую законченность, сформировались терминологически и материализовались в нехитром приборе, названном Чижевским аэроионизатором. Совершенно верно, это и есть знаменитая люстра Чижевского, на фальсификациях которой предприимчивые люди делают теперь повсеместно неразборчивый бизнес.
Отрицательные ионы кислорода воздуха, с потрескиванием стекающие с многочисленных иголок на металлическом колесе, оказалось, делали воздух витаминизированным. Вот почему воздух над морским прибоем, чистый лесной, а также горный особенно целебен – в нём полно лёгких отрицательных ионов…
С такой доморощенной экспериментальной аппаратурой Чижевский перешёл к широким опытам по изучению влияния лёгких отрицательных аэроионов на растения, животных и человека. Обобщение результатов позволяло говорить об эффективности витаминизированного воздуха в птицеводстве, санитарной гигиене, курортологии иммунологии, терапии туберкулёза, астмы, гипертонии, а также болезней крови и нервной системы.
Полученными результатами Чижевский, как всегда, спешил поделиться с коллегами, в том числе и за границей. Отклики пришли практически мгновенно…
Один поначалу просто обескуражил: знаменитый швед Сванте Аррениус, мировая знаменитость, лауреат Нобелевской премии имеет честь пригласить господина профессора А. Л. Чижевского в Стокгольм для проведения совместных исследований…
Вдумайся читатель: премудрый Аррениус прочитал всего одну статью Чижевского, понял, о чём речь, и поспешил раскрыть объятия…
В отечестве же нашем с той поры и по сей день десятки статей и целые монографии Чижевского существуют только в рукописях и ни разу не опубликовывались. И это в лучшем случае, в худшем же и вовсе утеряны или уничтожены…
Не мудрено, что Александр Леонидович с большим энтузиазмом засобирался в Швецию поработать всласть во имя науки, во имя России…
Процедура оформления загранкомандировок в ту пору мало чем отличалась от таковой в советские времена. Среди прочих проволочек нужны были весомые характеристики-рекомендации. А. В. Луначарский, нарком просвещения, а также Максим Горький с радостью согласились. Осталось неизвестным, что говорил Максим Горький В. И. Ленину, представляя и характеризуя Чижевского, а вот в узком кругу великий пролетарский писатель, знающий жизнь не понаслышке, якобы пробасил: