Дом Циолковского был самым крайним на Коровинской улице и был выстроен как раз в том месте, где гора кончается и переходит в ровное место, по которому и течёт Ока. Ходить по этой улице в дождь и особенно в гололедицу было делом весьма трудным. Улица была немощёной, с канавами по самой середине, с рытвинами и буераками, прорытыми весенними дождевыми потоками. Это мешало ездить по ней не только в рессорном экипаже, но и в телеге: здесь легко можно было сломать рессоры, ось у телеги или спицы у колеса.
По этой улице предпочтительно было только ходить пешком, да и то глядя в оба, как бы не сломать себе ногу. О том, что когда-то с телегой действительно произошла авария, свидетельствовало сломанное колесо, долгое время лежавшее в канаве посередине улицы. Тут же был вырыт глубокий колодец, обслуживающий жителей нижнего отрезка улицы.
Если зимой Коровинская улица представляла собой снежную гору, по которой даже самые отважные мальчишки вряд ли рисковали кататься на санках, то с наступлением весны картина резко менялась. По улице текли беспрерывные потоки мутной воды, направляющиеся сюда, как в сточную трубу, из лежащих выше улочек и переулков, из всех семидясети дворов, и несущие с собой разный мелкий хлам, сор и нечистоты, накопившиеся за шесть месяцев зимы.
Все эти грязные ручьи стремглав проносились мимо дома Циолковского и образовывали тут же, за домом, огромную лужу, которая иногда держалась до середины мая, пока земля не впитывала в себя влагу, и весеннее солнце не выпаривало её.
Вид отсюда был замечательный: Калуга с многочисленными церквами и позеленевшими садами наверху, живописно разбросанными на горе. Внизу, шагах в ста от дома, текла полноводная Ока. Слева (за рекой Яченкой) темнел знаменитый калужский бор – место прогулок молодёжи. А за рекой, среди зелени, вилось шоссе. Прямо на холме располагались сады, парки, дома и церковь.
Кабинет Циолковского, она же мастерская, она же спальня, на втором этаже ветхого домика завален заготовками для дирижаблей, моделями ракет, чертежами».
Великие умы часто занимали себя какой-либо механической работой: Спиноза шлифовал стёкла, Монтескье огородничал, Толстой ходил за плугом, Павлов играл в городки, Менделеев клеил чемоданы. Циолковский же любил слесарную и столярную работу.
«Могут ли циклы солнечной активности иметь влияние на мир растений животных и даже человека?»
Константин Эдуардович надолго задумался…
«Было бы совершенно непонятно, если бы такого действия не существовало. Такое влияние, конечно, существует и скрывается в любых статистических данных, охватывающих десятилетия и даже столетия. Вам придётся зарыться в статистику, касающуюся живого и сравнить одновременность циклов на Солнце и в живом мире.
А по поводу гибели животных в профильтрованном воздухе… Ну что же… Раз есть живая и мёртвая вода, почему бы не быть живому и мёртвому воздуху?!»
«Это здорово», – вдруг обрадованно воскликнул Константин Эдуардович.
«Это касается и моих работ по звёздоплаванию. Ведь человек при полёте в космос будет обречён дышать искусственным воздухом без всякого электричества. И если это так смертельно, то следует этот вопрос обсудить.
Если так, если не простой молекулярный кислород, а ионизированный в определённых порциях поддерживает жизнь, то это же противоречит современным взглядам – и тогда вы обречены на муки, непризнание и клевету. Это, имейте в виду, обязательно для таких больших деяний, и от этого вам не увильнуть.
В то же время, это очень заманчиво – на вашем месте я бы попробовал и не обращал бы внимания на мосек, которые, конечно, будут лаять на вас даже тогда, когда весь мир признает ценность ваших работ, и академики увенчают вас лаврами. Моськи будут лаять… Это – общий закон…»
Вот так: старый рвался заселить далёкие планеты, молодого заботило влияние Космоса на Землю…
И ведь оба знали про мосек, но явно недооценили особенности отечественной породы…
О, человек, о, как напрасноТвоё величье на Земли,Когда ты – призрак, блик неясныйИз пролетающей пыли…А. Чижевский1915 г.Глава 3. «Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после нас».
«Папа, мы с тобой должны непременно посетить Козельск», – заявил однажды Шура по приходу из училища.
«Что так?» – генерал всегда вполне серьёзно относился к любой инициативе сына.
«Сегодняшний урок истории показал, что в обороне Козельска от татаро-монголов есть много непонятного… Концы с концами не сходятся.
Сам посуди: почти пятьдесят суток ордынцы топтались под стенами этого крошечного городка. И это при том, что он им вообще был не нужен – ни богатства там особого, ни какого-то стратегического значения. Рязань, Владимир, Галич пали за несколько дней… А тут, понимаешь, битва почти как за Киев…
Поэтому интересно взглянуть, что там за неприступная крепость такая. Тем более, что это совсем рядом, всего семьдесят вёрст».
«Принял к сведению», – по-военному отрапортовал отец, и это означало, что с сего момента началась их обоюдная подготовка к поездке. Традиционно активная, надо сказать, подготовка.
Изучалась вся доступная литература, посещались ещё раз все музеи, опрашивались все краеведы и тому подобное.
В истоках будущего широчайшего научного диапазона профессора Чижевского – Леонардо да-Винчи 20 века – и такая научная строгость и тщательность в том числе.
«Обрати внимание на берега», – показал рукой отец, когда они пересекали Оку.
«Метров семь, не иначе, подъём воды был. А в Козельске две реки сходятся – Жиздра и Другусна. Стало быть, две “большие воды” по весне. Вот тебе и рубеж труднодоступный. Распутица, брат, для военных – сущая канитель…»
«Фортификация достаточно грамотная», – помесивши изрядно окрестную грязь, констатировал генерал.
«Оно, конечно, и распутица, и укрепления – вещи немаловажные, могут статься при обороне и решающими. Но в случае с Козельском имеют право на существование и другие версии. Скажем, передовые войска просто стояли и ждали подхода основных сил. К тому же не исключено, что сказывалась общая потрёпанность в недавних сражениях, и требовалось зализать раны…»
«А я читал, – проявил осведомлённость Шура, – что монголы просто мстили городу за давнее убийство послов бывшим козельским князем Мстиславом Святославовичем».
«Слабая версия, потому как смоленский князь, например, тоже был участником того позорного убийства. Да и богатый торговый город Смоленск куда как более заманчивая добыча для алчущих ордынцев, чем захудалый Козельск. Ан нет. Смоленск вообще никогда татаро-монголами не штурмовался…
И чего вдруг тогда Батый на Новгород не пошёл?! Вот как раз распутицы-то никакой и не было, а совсем даже наоборот, и конница могла форсированным маршем идти по замёрзшим рекам и озёрам…
Но давай на время оставим в покое Козельск и поговорим о более позднем “стоянии” на нашей Угре. Здесь загадок не меньше.
Иван Третий – великий князь московский, государь Всея Руси – на одном берегу Угры, на другом – татарский хан Ахмат. Тоже долго стояли, несколько месяцев друг за другом поглядывали. Потом татары вдруг снялись и понеслись во весь опор домой, в степи, и это считается концом “ордынского ига” на Руси.
Но это было потом. А до того Иван Третий продемонстрировал, что он совсем не горит желанием сражаться с ордынцами. Епископ Вассиан употребил всё своё красноречие и эмоции, даже угрожал отречением от церкви, и всё для того, чтобы убедить государя выйти на защиту своей страны… Наконец-то государь соизволил пройти с войском двести вёрст и расположиться лагерем на левом берегу Угры…