Вдруг под стенами прорубленного в скале коридора раздался то ли чей-то шёпот, то ли пещерный сквозняк пропел свою песню, казавшуюся гимном славы неофиту, напоминавшим одновременно печаль похоронного прощания, которое познаёт каждый человек только один раз в жизни. Слова неожиданно начинали звучать громче, накатываясь невидимыми волнами, ударяясь в стены, раскатываясь полновесным эхом подземелья, становясь всеблагим воплем, то вдруг опять звучали, как слабый предыдущий отзвук давно ушедшего в небытиё прошлого:
«Здесь погибают безумные, которые жадно восхотели знания и власти».[23]
Эхо, продолжая неустанно отскакивать от стен, поражало неофита своей силой и невозможностью звучания в узком проходе, прорубленном в девственной базальтовой скале. Откуда же эхо доносится? Ведь сквозь скалу не может проникнуть ни свет, ни звук, разве что только свободная мысль? Но всё же необходимо было идти.
Слабый огонёк плошки в руке Хозарсифа не мог ничего высветить или выхватить из лап пещерной темноты. Единственное, что мальчик понял – коридор с каждым шагом сужался со всех сторон. Вскоре даже пришлось просто согнуться. В этой свалившейся на голову чёрной непроходимости был только один путь, потому что назад развернуться уже стало невозможно. Даже здешний пещерный воздух намного уменьшился, и с каждым шагом дышать становилось всё трудней.
Коридор настолько сузился, что приходилось продвигаться уже на четвереньках, а чуть дальше вообще только ползком. Протискиваясь в каменное горло, Хозарсиф ясно понимал, что назад не вылезти даже физически. А, если попытаться, то скальный потолок, который казался в этой непроходимости чуть ли не пластиной горного пресса, может без проблем сдавить, расплющить испугавшегося.
Наконец, когда гибель отчаявшемуся неофиту представлялась уже совсем неизбежной, впереди почувствовалось расширение коридора, а вместе с этим возвращение живительного воздуха и запаха подземного холода. По пути протискиванья ползком по пещерной щели, юноша напрягался всеми частями ещё живого тела. Его старания всё же увенчались успехом. Оставляя на скальной породе куски туники и даже кожи, Хозарсиф оказался всё же в наиболее широком гроте. Наконец-то, заключение в скалах кончилось.
Но даже чувство это пришло не сразу: ещё долгое время чудилось, что потолок опускается и вот-вот всё тело превратится в кровавую пузырящуюся лепёшку, годную, разве что, для завтрака старым беззубым крокодилам. Осмотревшись в гроте, действительно оказавшимся немного просторнее змеиного лаза, которым только что пришлось проползти юноше, он обнаружил совсем недалеко в полу, который имел крутой наклон в эту сторону, колодец, вертикально уходящий вниз, будто по этому колодцу можно спуститься в потустороннее царство мёртвых.
Поскольку иного выхода отсюда не было, Хозарсиф осторожно прополз по полу грота, напоминающему воронку, чтобы заглянуть в колодец, ведь должен же быть отсюда какой-то выход! Но ползти приходилось осторожно, поскольку с гладко отполированного каменного пола соскользнуть в колодезное отверстие не составляло труда. Подобравшись к краю колодца, юноша обнаружил прикреплённую к его крутому круглому обрыву металлическую лестницу, уходящую отвесно вниз. Похожий на огромную каменную воронку колодец приглашал спуститься в неизвестность, услужливо предлагая путешественнику крепкую железную лестницу.
Юноша успел всё оглядеть и даже попробовать крепость лестницы. Крохотный огонёк светильника пока ещё не погас под пещерным сквозняком и помогал юноше разглядеть предлагаемый путь. Но сколько придётся спускаться, оставалось неизвестным. Во всяком случае, Хозарсиф решил сохранить навсегда маленький светильник, как талисман, если останется жив. Лампа, казалось, услышала его, потому что, чем глубже опускался неофит по вбитой в скулу лестнице, тем ровнее становилось пламя, хотя колодец был воистину бездонным и сквозняк в нём не прекращался.
Вдруг спасительная лестница внезапно кончилась. Дальше идти было некуда, хотя… хотя оставалось только одно: выпустить из рук последнюю ступеньку и во время полёта читать молитву Осирису или Исиде, пока не приземлился. А есть ли здесь дно?
Но этот вопрос сразу исчез, как только Хозарсиф заметил совсем недалеко выдолбленную в скале площадку, на которую, раскачавшись, можно было запрыгнуть. Только прыжок вполне мог оказаться последним, поскольку ни особой силой, ни ростом юноша не обладал. Но с самого раннего детства он владел действительной волей и упрямством взрослого человека, с помощью которых можно было достичь невозможного, если только это невозможное могла преодолеть хоть для какой-нибудь земная тварь.
Раскачиваться Хозарсиф не решился: меньше шансов на удачу, да и силы будет потрачено много больше. Упёршись ногами в стену и очередной раз проверив надёжную прикованность лестницы к скале, юноша сделал несколько глубоких предварительных вдохов и выдохов. Так собирать волю в кулак приучил его жрец Отой. Он всегда, приехав в Египет, уделял много больше времени воспитанию мальчика, чем тот заслуживал это. Прямо как отец, воспитывающий сына. Отец?..
Шальная мысль об отце однажды уже посетила Хозарсифа, потому что мать скрывала тайну его рождения. Может быть, это делалось по особым женским соображениям, может быть, боялась признаться даже сыну, ведь шумерский жрец не имел права создавать семью, тем более с египтянкой, хотя та и была принцессой, дочерью фараона. А, узнав от кого родился племянник, ныне царствующий фараон Рамсес II не помиловал бы сестру.
Но эти мысли не вовремя попытались замутить сознание, и Хозарсиф встряхнул головой, как собака встряхивается, выбравшись из воды. После этого, сжавшись, подобно пружине, он оттолкнулся от последней ступеньки лестницы, куда удобно установил ногу, и взлетел над пропастью, словно властный грифон, зорко осматривающий свои владенья. Полёт оказался кратким, хотя и захватывающим. Мальчик приземлился вполне благополучно на гостеприимную площадку, хотя немножечко пришлось прокатиться кубарем по тёсанному каменному полу.
Сознание удачного прыжка пересилило всё остальное. Оглянувшись на мерцающую лампу, которая будто сроднилась с оставленной навсегда лестницей, в душу прокралось глупое сожаление о том, что никакая из живых женщин не наблюдала этого прыжка. А понаблюдать стоило! Хозарсиф безразлично относился к женщинам. Но когда те бурно восхищались подвигами мужчин, этого не мог не заметить даже самый не откровенный или никчёмный для женского сословия мужчина. Юноша стеснялся близости женщин, в то же время искренне радуясь женскому восхищению.
Ощупав площадку, неофит обнаружил в глубине колодезного грота лаз и уходящие вверх по нему ступени, вырубленные прямо в скале, значит, прыжок был верным. Но подниматься – не спускаться. Можно обойтись пока и без света, тем более что глаза стали привыкать к темноте. Ступенчатый коридорчик, уходящий ввысь оказался не очень широк и не очень узок. В самый раз. Так было даже лучше, потому что ни с боков, ни сверху скала уже не сдавливала до удушения, и отсутствовало чёрное бездумное необъятное пространство, которое может раздавить не хуже скалы.
Поднимаясь по ступеням навстречу веющему сверху покрывалу воздуха, разносящему вокруг ароматы острых смоляных курений, ладана и даже запах свежезажаренной птицы, у юноши появилась уверенность, что путь верен, что запахи живых ароматов попадают в подземелье из храма. Вероятнее всего, из трапезной залы. Только туда надо было ещё добраться. Никогда не мешает быть настороже, так как мистерия посвящения в послушники не может окончиться только одним бездонным колодезем. Вероятно, на выбранном пути неофита постоянно будут ожидать пещерные тёмные пропасти, откуда нет возврата, и всегда надо опасаться какой-нибудь каверзы. Ведь духи зла устраивают жрецам на жизненном пути свои мистерии посвящения. Пройти их приходится каждому, ибо человек выбирает свой путь и должен быть готов к самым удивительным мистическим происшествиям.