Она покраснела и не улыбнулась (на что я так надеялся), но и не отвернулась. Она не отвернулась.
– Вы всегда так откровенны?
Я кивнул.
– Почти никогда.
– Это тоже откровенно.
– Я знаю. В этом хитрость.
– Ничего личного, Дуг. Просто мне не везло с мужчинами.
– Потому что вы не знаете секрет.
– Какой секрет?
– Нас надо воспитывать смолоду.
И на этот раз ее лицо, как солнечный луч, озарила улыбка – словно косой луч солнца, который пронзает облака и заставляет задуматься о Боге. Так что мы поехали на ее машине в “Большое Приключение”, катались на “Нитро”, “Великом американском визголете”, “Бэтменских горках” и “Космическом корабле”, я купил ей пирожок и бенгальский огонь, спел “С днем рожденья” на чертовом колесе, а на самом верху она меня поцеловала. Иногда это все, что нужно: ни прозрений, ни откровений – только пирожок на чертовом колесе и один-единственный волшебный, сумасшедший день, которого не должно было быть, но который был. Думаю, это была судьба. Рок. Но я подумал об этом только потому, что влюбился, а лучшего объяснения не нашел.
Я еще не знал, что бывает и просто случай.
Глава 9
Клэр заявилась разодетая в пух и прах: на ней солнечные очки от “Гуччи” и джинсы за триста долларов. Лейни ушла всего несколько часов назад, и я только-только очнулся от короткого посткоитального забытья. Я сижу на крыльце и ем хлопья “Кэп-н-Кранч” прямо из коробки, пока не начинает ломить зубы. Каким бы ни был секс – хорошим или неудачным, супружеским или на стороне, проснувшись, я всегда хочу жрать. Клэр стремительно проезжает по подъездной дорожке, так что кролики в панике бросаются врассыпную, и очень резко тормозит; я слышу визг тормозов, но ей как-то удается не сломать шею. Клэр водит машину так же, как живет – одинаково азартно, нетерпеливо и неумело.
– Дуг, какого хрена! – кричит она, поднимаясь на крыльцо с таким видом, будто дом принадлежит ей. Я не принимаю этого на свой счет. Клэр всегда такая. Она командовала, даже когда мы были у мамы в животе. Клэр на две минуты старше меня; она живое доказательство того, что наша ДНК ярче воплотилась в женской половине семьи: густая грива темных волос, блестящих, как в рекламе шампуня, безупречная смуглая кожа, глаза цвета вечернего неба и многозначительная кривая ухмылка, которая, если нужно, без труда превращается в ослепительную широкую улыбку. Мать хотела, чтобы Клэр снималась в кино, и поэтому, разумеется, Клэр вряд ли когда этого захочется. У меня такие же волосы, кожа и глаза, но все это выглядит так, будто было подобрано случайно, как попало, словно резиновые детали лица Мистера Картофельная Голова[14], которые никогда толком не складываются в единое целое. Клэр говорит, что у нее есть ум и красота, а у меня – запчасти на случай, если что-то выйдет из строя.
– Я целый день пытаюсь тебе дозвониться! – орет она. – Какого хрена ты не подходишь к телефону?
– Я запустил им в дерево.
Она взглянула на меня.
– Я ее знаю?
– Это была мама.
Клэр кивает.
– В следующий раз просто скажи ей, что тебе еще кто-то звонит, и повесь трубку. У меня это срабатывает.
– Постараюсь запомнить.
– Я звонила и на городской.
– Ну да. Я никогда к нему не подхожу.
– Не свисти, Дуг, – она смотрит на меня суровым взглядом. – Ты не имеешь права запираться от меня – после того, что произошло.
– Ради всего святого, ты когда-нибудь забудешь об этом?
– Ты пытался покончить с собой.
– Я просто заснул в ванной.
– У тебя был передоз.
– Обычное снотворное. Я просто немного переборщил.
– Типа того, что полпузырька – слишком много.
– Забудь об этом, Клэр. Ты хуже мамы. Вы выдумали, что я пытался покончить с собой. Вовсе нет. Поверь мне. Я-то знаю.
– Может, ты и знаешь, но ты не видел, как копы выламывают входную дверь и вытаскивают тебя из ванны. Тебе было не до этого – у тебя остановилось сердце.
– Хватит, Клэр.
– Черт подери, ты был синий!
– Несчастный случай.
Она отворачивается и растроенно качает головой. Если честно, я даже не помню тот вечер. В моей голове боролись выпивка и снотворное, и проснулся я в больнице, испытывая беспричинное чувство радости: я был даже не в силах вспомнить, какой сейчас месяц.
– Остановимся на том, что каждый остается при своем, – произносит Клэр, завершая наш спор. Сменить тон ей так же легко, как снять шляпу.
– Я куплю новый телефон, – заявляю я. Это самая большая уступка, на которую я готов пойти.
– Я тебя опередила, братишка, – Клэр лезет в сумку и бросает мне разноцветную коробку. – В нем есть камера, он показывает кино и чего только не делает – наверно, даже забирает вещи из химчистки. И я не отстану, пока ты его не включишь.
– Спасибо.
– И не швыряйся им. Он стоит почти пять сотен.
– Договорились.
Сделав дело, Клэр наклоняется и целует меня в щеку.
– Что новенького в приюте скорби?
– Да все по-старому.
– Твоя последняя статья заставила меня плакать.
– Прости.
– Нет. Здорово написано. Мама прилепила ее на холодильник.
Наша мать держалась того строгого принципа, что на стальную дверь нашего холодильника “Сабзеро” вывешиваются только работы на “пять с плюсом”. Когда мы учились в школе, работы Клэр и Дебби всегда висели на двери холодильника; мои же контрольные, кроме первых диктантов, написанных на “отлично”, там никогда не появлялись.
Думаю, тебе можно поставить пятерку за грусть и одиночество.
– В этом я отличник.
Клэр нежно улыбается и хватает меня за волосы, чтобы посмотреть мне в глаза. В уголках ее глаз я замечаю мелкие морщинки, раньше их не было. Тех, кого любишь, видишь такими, какими ты их запомнил, но изредка смотришь на них отстраненно, и в эти считаные секунды, пока мозг изо всех сил пытается приспособиться к новой действительности, что-то в тебе сворачивает с дороги и, вереща, кубарем катится с обрыва.
– Мы стареем, – замечаю я.
– Пошел ты на хрен. Только не я! – Глаза Клэр превращаются в щелочки. – Эй, – произносит она. – Ты выглядишь так, будто недавно трахался.
– Что?
– Наша близнецовая телепатия подсказывает мне, что ты таки натянул крошку с мясным рулетом.
– Между нами нет никакой телепатии близнецов.
– Ну конечно, есть, просто она незаметна, как… прозрачный лак для ногтей.
Я ухмыляюсь.
– Как… центральная система кондиционирования.
– Как… пузырьки белого вина.
– Как… австралийский акцент Мэла Гибсона в “Смертельном оружии”.
Клэр смеется и наклоняется ко мне, так что мы оказываемся лицом к лицу, она пристально смотрит мне в глаза, пока я не отворачиваюсь. Она единственная, кому я могу сейчас смотреть в глаза, но все равно за все двадцать девять лет мне ни разу не удалось ее пересмотреть.
– Ни хрена себе, ты и правда ее трахнул! – радостно кричит Клэр. – Неудивительно, что я не могла тебе дозвониться. Ты натягивал озабоченную домохозяйку!
– Хватит, а? – прошу я, оглядываясь по сторонам.
Но Клэр веселится вовсю:
– Дуги, ты бабник!
Я откидываюсь на спинку качелей и отрицательно мотаю головой.
– И на чем я прокололся?
– Элементарно, братишка, – поясняет она, садясь рядом со мной. – У тебя на ухе губная помада, футболка надета наизнанку, волосы всклокочены – классический случай!
– Да ладно, – говорю я с сомнением. – Я всегда так выгляжу.
– Ну хорошо. Тогда вспомни о телепатии близнецов.
Она берет несколько хлопьев “Кэп-н-Кранч” из моей коробки и засовывает в рот.
– Ты и красотка с мясным рулетом, – говорит Клэр и смеется. – Вот умора!
– Обхохочешься.
Ее смех затихает. Клэр кладет мне голову на плечо, а это значит, что ей нужно мне что-то сказать. Она всегда так поступает, когда у нее проблемы, и за эти годы ее голова продавила у меня на плече ямку – как вода, которая сотню лет капает на камень. Я каждый раз представляю, что вот так мы с ней, должно быть, лежали в утробе; в трудные моменты мы снова, как два эмбриона, сворачиваемся калачиком.
– Молодец, – мягко произносит Клэр, поглаживая мою ладонь большим и указательным пальцами. – Я думаю, это прогресс.