К вечеру он провел меня во двор рядом с банком. Стенка низкая и, как нарочно, у стенки уборная. Раз и два - и сползли со стенки в банковский двор. Светло от электричества. Но мы за дрова - дров там кубов тридцать. Пересидели минут десять, послушали - тихо. Выглянули - чисто, никого. Шагах в десяти - дверь в подвал. Разулись, он говорит: "Хряй за мной". И кошкой через двор к двери, немножко ступенек, он толкнул дверь, и нырнули мы в потемки. Двери приотворили, слушаем. Чисто. Потом он шепнул:
- Кон!
Ответило из потемок шепотом:
- На кон.
Они уже все, значит, там, мы последние. Посидели часа как бы не с два. Потом карманный фонарик пых! Смотрю, рулетку растягивают, сверяют по плану. Точно нашли место. Мастер в летах, усатый немец. С ним бутылки, кисточки целый завод. Влез одному на плечи, наметился и в потемках начал орудовать мажет, слышно, чем-то. А потом бетонный сводик над нами стал плюхать кусками. Мы только эту кашу в куртки ловили, чтоб не шлепала громко. Потом переменил инструмент и, как мышь, скребет по дереву. Подал сверху досочки. Потом паркетины. Потом говорит: "Фертиг". Нас оказалось со мною пятеро. По одному пролезали в дыру, меня протолкнули вторым, последнего подняли за руки. Поглядели с фонариком: кладовочка с бумагами. Бумаги кипами связаны на полу. Одна дверь, окон нет. Я знал эту комнату и вот стена, где замурованы мои проволоки. Штукатурка с проволокой, за ней бетон, стальная плита, опять бетон. Это я знал. Было тихо и глухо. Слышно только, как мы сопим. Мастер сверился с планом, и пошла работа. Запах от всей этой аптеки - ядовитый какой-то. Он менял бутылки, кисточки.
- Я, - говорит, - хват...- Посветил фонариком и показал мои проволоки. Вынул стальной кусок и вдруг говорит: - Доннерветтер!
И в это время плюхнул куоок бетонной каши - не к нам, а туда внутрь, в кладовую. Нам показалось, как из пушки ляпнуло. И мы все, как картошка, провалились в дырку, в подвал. К дверям - стерегут солдаты, с дураками какие шутки: приколет штыком - и край. Слушаем, во дворе как. Нет, все тихо пока, я к двери. Не дает старшой и шепчет: "Гайка у тебя отдалась? Последний пойдешь".
Ждем. Все в уши ушли. Вдруг голос сверху; "Фертиг! Комм!" Вот напугал немец проклятый. Опять все полезли наверх. Дыра в стене - только пролезть человеку. Полезли мой человечек и еще один. А немец сел на бумаги, чиркнул спичкой и закурил. Слышно было в дырку, как те скребутся в замках. Потом слышно стало - идут. Идут двое в сапогах. Это там, за дверью кладовой. Стукнули прикладом в пол. Говор глухой. Шаги пошли ближе к нашей двери. Я сунулся к дыре. Кто-то в темноте хвать меня за руку и прижал. Шаги стали у нашей двери, и слышно, как будто у нас в комнате, громко один говорит:
- Ну, видишь, печати целы. Пошли! - и зашагали назад.
Фу, чепуха, сменился часовой. Двое ушли назад - гулко топают в пустоте. Потом пошли из дыры пачки, пачки-все наконец. "Фертиг?"-спросил немец. Снова все в дыру под пол, но с нами уже было два мешка. Еле я досиделся, пока все и немца с бутылками переправили. От соседнего двора от ворот был ключик у них, чтo ко всем замкам. На улице все загомонили пьяными голосами, будто компания с пирушки, - и сейчас же подкатил автомобиль. Мой человечек хлопнул калиткой и крикнул, обернувшись:
- Не запирайте, дворник, я сейчас вернусь, до угла провожу.
Мильтон стоял у подъезда, глядел. А мы кучкой и не видать ему мешков, а немец на всю улицу:
- Мошно ешо випить! - и потряхивает этой четвертью.
Сели и понес сразу ходом. Автомобиль закрытый, мы четверо в кузове, а немец с шофером. Я только вздохнул во всю грудь, вдруг мой человечек цап меня за шиворот, раз меня под ноги, рожей в мешки, другие мне на затылок ногами, смотрю, ловят руки. А мой-то приговаривает :
- Вот тебе, гад, твоя доля, вот тебе, гадина, доля твоя десятая.