Евгений Иванович Таганов
Рыбья Кровь и княжна
Роман
* * *
© Таганов Е. И., 2023
© ООО «Издательство „Вече“», 2023
Часть первая
1
Поединок был как поединок, хоть и назывался судебным и сражались не простые воины, а лучшие воеводы Русского каганата. Парные мечи и обнаженные торсы поединщиков обещали быструю первую кровь, но она все не проливалась, хотя ожесточения, по крайней мере с одной стороны, было предостаточно.
Этой ожесточенной стороной являлся гребенский воевода Тан, высокий, широкоплечий, с узловатыми мышцами молотобойца, он яростно атаковал своего куда менее внушительного противника. Однако все собравшиеся во дворе кагана знатные зрители: князья, тиуны, воеводы – знатоки ратного дела – видели, что именно восемнадцатилетний липовский князь Дарник по прозвищу Рыбья Кровь ведет поединок, хладнокровно уворачиваясь и отбиваясь, выжидает удобный момент. Не достигая своей цели мечами, Тан дополнял ее словами.
– Ты жалкий безродный выродок! – рычал он свистящим шепотом, не слишком подходящим его великаньей стати.
– Верно, – коротко отвечал ему Дарник.
– Ты трусливый лесной разбойник!
– И это так.
– Княжны Всеславы не видеть тебе как своих ушей!
– Конечно, не видеть, – соглашался и с этим молодой липовский князь.
Захватив крестовиной своих мечей мечи противника, Рыбья Кровь сильно отбросил их в сторону и, продолжая разворот, повернулся к Тану спиной и из-под руки всадил ему в живот оба своих меча. Конечно, можно было пожалеть неразумного витязя, но поставить твердую точку в своем первом посещении каганской столицы для Дарника оказалось гораздо предпочтительней.
Потрясенные зрители не верили своим глазам.
– Ну что ж, ты победил честно! – произнес в полной тишине каган Влас.
Смертельно раненного Тана унесли его гриди, а князья, воеводы и тиуны вернулись к праздничным столам. В VIII веке мало кого могла смутить внезапная смерть сильного, хорошо подготовленного к любым испытаниям мужчины во цвете лет. Раз погиб, значит, истек срок его жизни. Стало быть, никакой ловкостью и умением не укроешься от своей судьбы, и винить в этом вряд ли кого следует, особенно если все произошло в столь чистом и ясном поединке.
Надо сказать, что средняя продолжительность жизни в то время на Русской равнине, как и во всей Евразии, составляла 30 лет. Поэтому, чтобы человек мог чего-либо выдающегося достигнуть, он должен был с младых ногтей проявлять незаурядную энергию, нацеленность и осмотрительность. Но и всего этого могло не хватить, если у него недоставало гибкости ума, самообладания, умения ладить с людьми. Вот почему такое значение имела в ту пору знатность происхождения. Само взросление в достатке, умных разговорах и повиновении окружающих давало правящей верхушке ту фору, которой не было у простолюдинов. Если среди последних и появлялись яркие личности, то князья и тиуны смотрели на них без всякой зависти, заранее зная, что эта яркость долго не продлится: один-два промаха – и все у очередного выскочки пойдет прахом.
Четыре похода Дарника
– Ты такой же, как и мы! – закричит чернь и с радостью стащит своего вчерашнего кумира с самого высокого трона.
Другое дело – знатный честолюбец. Одно наличие богатой и влиятельной родни не даст ему сильно упасть, да и простолюдины всегда к нему более снисходительны, чем к своему брату-смерду.
Воевода Тан был прав – Дарник являлся в глазах наследных князей самым вызывающим выскочкой. Его непрерывное восхождение наверх продолжалось уже третий год. В 15 лет сбежав в одиночку из затерянного в дремучих лесах селища Бежеть, он повстречался с тремя охотниками за рабами. Убив главаря и соврав, что ему двадцать лет, Дарник сам возглавил их бродячую ватагу. Через два месяца под его началом находилась уже дюжина удальцов-бойников. Чудом избежав княжеского суда в славном городе Корояке, юный бежечанин с небольшим ополчением разгромил непобедимую дружину разбойников-арсов и свою первую самостоятельную зимовку встречал уже как воевода городища Липов. Еще два года сражений, и ратники вместе с жителями городища назвали его своим князем. И вот теперь, на исходе своей третьей воеводской зимы, он уже на съезде словенско-русских князей в Айдаре, столице Русского каганата.
Многие отговаривали его от этой поездки, убеждая, что там ему непременно устроят княжеский суд за все былые прегрешения. Дарник и сам прекрасно понимал это, поэтому ехал, сжав кулаки, с твердым намерением победить своим умом и характером всех возможных противников.
Князья каганата действительно собирались если не судить выскочку-бойника за его бесчинства, то хотя бы поставить на место, но их расчетам не суждено было сбыться. С легкостью отбив малые претензии, Рыбья Кровь сам атаковал своего главного обвинителя, короякского князя Рогана, который три года назад едва не отправил его, вожака вольных бойников, на виселицу:
– Весь сыр-бор в том, что у князя Рогана есть дочь Всеслава. Три года назад я увидел ее и навсегда потерял покой. Все, что я ни делал с тех пор, я делал во славу ее, чтобы она обратила на меня свое внимание. Два месяца назад я посватался к княжне Всеславе. И князь Роган прав: если он откажет, я приступлю к Корояку с войском и заберу силой свою зазнобу. Но я не понимаю, в чем тут незадача, ведь год назад князь Роган отдал мне свой город Перегуд, разве это было сделано не в качестве приданого?
Ответом на его слова был дружный смех князей – всем понравилось превращение захваченного Дарником короякского города Перегуда в щедрое приданое прижимистого Рогана неукротимому жениху. Каган Влас, не любивший князя Рогана, охотно подхватил:
– Ну так надо помирить влюбленного князя с его сердитым тестем.
– Помирим! Поженим! Свадьбу прямо в Айдаре! – раздались веселые голоса.
Позже, когда Роган с Дарником остались наедине, короякский князь сердито высказал:
– Но ведь ты все это придумал! Три года назад ты и видеть не мог мою дочь.
– Видеть не видел, но уже тогда знал, что нам суждено породниться, – Дарник и не думал отрицать свою хитрую уловку.
Высокий, но не огромный, ладно скроенный, но без избыточных мышц, неуловимо быстрый, однако умеющий напускать на себя внешнюю неторопливость, с лицом, которое нельзя было назвать ни открытым, ни замкнутым, ни особо красивым или чрезмерно обыкновенным, – таким выглядел сей дерзкий молодец. С раннего детства Рыбья Кровь привык до всего доходить только собственным умом и своим пониманием справедливости, поэтому ни на кого и ни на что не умел смотреть снизу вверх. Причем получалось это у него как-то совсем не обидно. Никогда не забывал приветствовать окружающих должным образом; если и делал какие-то совсем крошечные паузы в своих речах и жестах, то это выглядело скорее как легкое тугодумство, чем намеренная гордыня или высокомерие. Никто ни разу не видел его рассвирепевшим или чересчур радостным, хотя и назвать его человеком с холодной рыбьей кровью тоже вряд ли кто мог. Словом, те, кто был много наслышан о нем, при виде живого князя Дарника бывали обычно сперва крайне разочарованы его не слишком внушительным обликом. Но уже через час-другой, приглядевшись и прислушавшись к его словам и поведению, круто меняли свое суждение, говоря, что, видимо, действительно с этим юнцом не все так просто.
Находчивое сватовство в приемном зале Каганских палат закончилось не совсем успешно. Гребенский воевода Тан, припомнив, как полгода назад четыреста его гридей перешли на службу к Дарнику, вызвал его на роковой для себя судебный поединок.
Несмотря на смерть Тана, свадьба Дарника и княжны Всеславы все же состоялась. Зачем, спрашивается, бывшему бежецкому смерду это вообще понадобилось. Особых чувств он к Всеславе не испытывал, да и дома, в Липове, у него имелись четыре наложницы. А просто хотелось подняться на новую ступеньку знатности, подвинуть плечом надменных наследственных князей и занять среди них должное место. Да и почему бы не пошалить, представ перед важными, серьезными мужами в качестве пылкого глуповатого влюбленного? Склонность к точным расчетам была у Дарника с детства, и на этот раз он тоже не ошибся. Даже будущий тесть к концу съезда не только перестал кривиться от такого зятя, но уже разговаривал с ним как с ровней.