Ели мы, сидя у окна, глядя на улицу. Не было видно ни машин, ни снега, только деревья и далекие огоньки на шоссе. Разговорились. Он рассказал о Никарагуа, о том, что рано осиротел, нищенствовал в Манагуа, убежал в джунгли, хотел стать солдатом, потом судьба привела его в Гватемалу, затем в Мексику.
Я сочинила про свое прошлое на Юкатане, приплетая в него воспоминания о Сантьяго и Гаване. Пако кивал и был так по‑детски искренен, что мне стало не по себе.
На десерт мы выпили еще пива, а я съела апельсин, киви, банан и яблоко. Не могла понять, как есть киви, и Пако пришлось мне показать. Он срезал кожицу, а оставшееся разрезал на пять частей. Вкус замечательный, впрочем, не только у киви, все фрукты оказались очень хороши, и я недобрым словом вспомнила партийных бюрократов, лишивших нас этой радости, которая теперь шла на экспорт за валюту либо перерабатывалась на соки или продавалась в недоступных простым кубинцам курортных отелях.
Выпив еще по бутылке пива, мы, пошатываясь, побрели к себе в комнату, и, не успев коснуться головой подушки, я поплыла, поплыла, поплыла…
Поплыла к волшебному острову.
Город в свободном падении.
Страна в свободном падении.
Все мы бодрствуем у смертного одра, ожидая, пока перекинутся Борода и его братец.
Тик, вашу мать, так.
Гектор говорит (шепотом): « После Фиделя и Рауля – le deluge,потоп. Их преемники кончат, как Муссолини, – подвесят их вверх ногами на крюке для туш на Plaza de la Revolución,если есть справедливость. Которой, впрочем, нет».
Иду пешком по улице Гервасио до поворота на улицу Сан‑Рафаэль. На Кубе все пешком ходят. Машины только у партийных или у тех, кто имеет тысячу зеленых в месяц чистыми. Рано. Так рано, что уже поздно. Проститутки кайфуют от «черной смолы» – так называется дешевый мексиканский героин. Им все равно, что я женщина, да притом полицейский. Задирают юбки, показывают передки, любовно обколотые антибиотиками или сублиматом ртути. Наши врачи впереди планеты всей.
– Qué bola, asere?
– Nada.
– Поиграем с тобой, белая цыпа. Разные штуки покажу, удивишь потом своего дружка.
– No mas,сучки, по mas.
В этой части города работают чернокожие и мулатки, девочки‑подростки, их услугами пользуются секс‑туристы из Германии и Канады, чьих жирных белых задниц тут тоже полно. Иди в постельку, Ганс, а то какой‑нибудь сутенер припорет тебя ради наручных часов. Благодаря им доберется до Майами.
По Сан‑Рафаэль до улицы Эспада.
Толпа редеет. Нет пухлых anglos.Дети спят в подъездах. Старик на велосипеде.
Мимо больницы имени Бороды. Здесь только для партийных, дипломатов и туристов. Лучшая больница Латинской Америки.Да, верно. Половина ночной смены, наверно, разбегается с работы, пристают к прохожим в поисках приработка: «Дозвольте сделать вам минет, сэр?»
По Эспада до Сан‑Лазаро.
Полицейский участок.
Светятся немногие окна. Жалюзи закрыты. Возле здания стоят два мексиканских «жука» и темно‑синий «шевроле‑57».
Сержант Менендес мочится в люк ливневой канализации.
Замечает меня. Спрашивает:
– Ты что тут бродишь в такую рань?
Спокойно, спокойно. Побеседуем по‑дружески.
– Говорят, в пригороде Регла один парень писал в бухту, так ему аллигатор член откусил, – замечаю я.
– Слышал эту историю, – смеется он.
Скалит зубы, поглаживает усы.
Игриво улыбаюсь в ответ этой свинье из налоговой полиции.
– Говорят, тебе есть что терять, Менендес.