Джек открыл его бумажник и дал нам с Пако по пятидесятидолларовой купюре.
– Да ты что, Джек, сотню баксов?! – возопил Пол.
Пако поспешно взял деньги, и мы благодарно кивнули.
– Работа выполнена на «отлично», хоть гребаные Круз и Траволта так и не явились. Приезжал Питт, а он один этих двух купить и продать может. – Джек отлепился от притолоки и пожал Эстебану руку. – Эстебан, ведь верно? – уточнил он.
Тот кивнул.
– Да, богом клянусь, мы с тобой одного поля ягоды, старина. Мексиканцы – вроде нас, ирландцев. Мы тоже католики, тоже религиозны, у нас семьи многодетные. Вся разница – что вам, ребята, работать приходится тяжелее и, по правде говоря, у вас жратва лучше.
Эстебан изобразил улыбку, Джек рассмеялся. Смех перешел в сухой кашель. Пол налил ему стакан воды и увел к остальным.
– Поехали, – скомандовал Эстебан, не скрывая отвращения.
Мы взяли фрукты и вышли из дома в прохладную горную ночь.
У дома стоял белый «бентли». Тот самый. На этот раз – никаких мурашек по коже. Тонкие чувства остались в прошлом.
– Чья это? – спросила я Эстебана о «бентли».
– Сеньора Тайрона, очевидно, – ответил он.
Было слишком темно, чтобы рассмотреть состояние краски, но на станции техобслуживания, держу пари, постарались на славу. Все подкрасили, подновили так, что и следа не осталось.
– Домой? – спросил Пако.
– Погоди минутку, – пробормотал Эстебан, взял одну из Джековых купюр и положил в карман. – Половина чаевых причитается мне. А вам – другая.
Пако слишком устал, чтобы спорить. Я же могла думать сейчас только о машине Джека.
Эстебан отвез нас в мотель и проводил до нашей комнаты. Чистая, с двумя кроватями, душ, калорифер, который включался, если бросить монетку в двадцать пять центов.
Мы были слишком измотаны и голодны, чтобы сразу лечь, пошли на общую кухню нашего этажа.
– Пива? – предложил Пако и передал мне «Корону».
Я выпила бутылку в один присест, он открыл следующую и спросил:
– Еда какая‑нибудь найдется?
– Сейчас посмотрим. – Я принялась открывать ящики и полки. Изобилие, приводящее в замешательство. Кориандр, шнитт‑лук, томаты, чеснок, груши, салат‑латук, перец, холодильник полон мяса, сыра и пива. Как в доме у члена компартии Кубы.
Оказалось, мне хочется готовить для него, для этого мальчишки, этого мужчины. Хотелось накормить его так, как невозможно в Гаване.
– Поставь вариться рис, – сказала я. – И поищи кукурузные лепешки.
Пока он выполнял мои указания, я порезала лук, растолкла чеснок, нарезала кубиками жгучий перец халапеньо и обжарила его в оливковом масле. Добавила вареной курятины, бульонный кубик и потом, через некоторое время, порезанные помидоры и измельченный кориандр. Поставила все это тушиться. Когда курятина приобрела коричневый цвет, добавила по банке консервированных черных и красных бобов и оставила упариваться, пока не сварился рис. Под конец поставила разогреваться в плиту две кукурузные лепешки.
– Слушай, здорово! Как это у вас называется? – спросил Пако.
– Тушеная курица по‑гавански.
– По‑гавански?
– Я хотела сказать, настоящая тушеная курятина, вот как.
– Да, здорово вкусно.
Действительно хорошо получилось. Все ингредиенты свежие и в изобилии, а мы проголодались. От еды настроение у меня заметно улучшилось. Вот такой и должна быть жизнь. Не то что скупиться, экономить и воевать из‑за каждой крошки.
Ели мы, сидя у окна, глядя на улицу. Не было видно ни машин, ни снега, только деревья и далекие огоньки на шоссе.