Подвижный носик, лицо приятное, манера вести себя – нет.
– Извините, – произнесла я по‑английски.
– «Извините»? В задницу твои извинения. Тебя не для бесед наняли. Нет у нас времени для «извините». Давай шевелись, да поживей.
Дело близится к полуночи. С ужином на вечеринке покончено. Четыре часа тянулись, как четверо суток.
Мы с Пако вкалывали на кухне. Освобождали тарелки от объедков, мыли их, носили продукты и напитки из фургона Сьюзан, а потом обратно. Ее официанты, белые парни и девушки, обслуживали гостей, а все остальное время торчали на кухне, сплетничая и глядя, как мы выполняем черную работу.
– Вот с этого началось восстание Спартака, – шепнула я Пако, поднимая вазу с фруктами.
– Кого?
Какая‑то девушка подтолкнула меня локтем, я споткнулась в не по размеру больших туфлях, не удержала вазу, апельсины, груши и киви покатились по полу. Нагнулась, стала их собирать.
– В отбросы, – сказала Сьюзан.
– Простите? – не поняла я.
– В отбросы гребаные! Они ведь грязные. В мусор теперь.
– У бананов же… э‑э… – Я не сразу смогла вспомнить английское слово «шкурка» и сказала по‑испански: –
испачкалась, сами‑то они чистые.
– Тебя как звать?
– Мария.
– Больше тебя нанимать не буду. А теперь заткнись, твою мать, и выкинь грязные фрукты в мешки для мусора.
Сьюзан ушла в гостиную и объявила официантам об окончании работы. Потом что‑то еще им сказала и вернулась на кухню.
– В основном на сегодня – все, но в гостиной надо прибрать, там что‑то пролили… Тебе придется остаться, уберешь. Ты, э‑э, не очень против? – спросила она фальшиво‑примирительным тоном. – Скажу Эстебану, чтобы приехал за тобой через двадцать минут.
– Конечно, – согласилась я, а про себя добавила: «Шла бы ты к растакой матери…»
Она и пошла – удалилась через заднюю дверь, а мы с Пако пошли в гостиную посмотреть, что там разлилось.
Свет был приглушен, дымно, человек шесть мужчин по очереди затягивались косячком под музыку «Пинк Флойд», лившуюся из гигантской серебристой стереосистемы. Все в возрасте примерно от тридцати до сорока. На нас не обратили внимания, но я сразу поняла, в чем дело. Кто‑то пролил на персидский ковер красное вино. Мы с Пако пошли обратно в кухню за губкой и горячей водой.
На обратном пути в прихожей столкнулись с самим Брэдом Питтом. Он, стоя у парадной двери, махал рукой собравшимся.
– Не могу остаться. Просто заглянул поздороваться, – говорил он.
– Да ладно тебе, старина, – уговаривали его.
– Нет‑нет, правда не могу. Был у Круза, сейчас едем в Вейль. Просто, думал, поздороваюсь, и все, – продолжал Питт.
Я так и застыла, глядя на него: вся в поту, в мокрых руках губка и тазик с водой – нашу встречу с Питтом я воображала себе совсем не так.
Разумеется, я много раз видела его в фильмах на пиратских компакт‑дисках, изготовленных в Китае. Последним фильмом с его участием, который мы посмотрели вместе с Рики, была «Троя» – там Питт играет Ахиллеса, сына Зевса. Сегодня он был с бородкой и в уродливой шерстяной шапке, но все равно выглядел как бог.
– В чем дело? – спросил стоявший рядом Пако.
– Брэд Питт, – прошипела я.
– Кто?
– Mierde,да что ж ты ничего не знаешь‑то?
Питт пробормотал что‑то, махнул рукой и ушел. Остальные вернулись к марихуане.
Мы стали выводить пятно, но дело шло медленно.