Интересно, они там, на кухне, колотят его, что ли?
Рики заказал шесть различных закусок и мартини. Выглядел он неплохо. Подтянутый, красивый, черная шевелюра на английский лад безжизненно нависает над левой бровью. Пожалуй, даже чересчур красив. Ничего от папиного простодушного крестьянского дружелюбия или маминой приятной глазу дородности. Он угловат и опрятен. Зубы по‑американски белы, улыбка широка. Единственное, что у нас с ним общее, – темно‑зеленые глаза, доставшиеся по наследству от маминых предков.
Он пригубил мартини, глаза блеснули в лунном свете.
– Да‑с, – констатировал он. – Джин, конечно, местного производства.
В молодости нам часто говорили, что мы похожи. Теперь не говорят. С тех пор он похорошел, а я подурнела. Хотя сегодня, может быть, оттого, что он только что с самолета, а я накрасилась и оделась во все самое лучшее, мы снова были на равных, как брат и сестра.
– Тут мохито неплох, – поделилась я.
– Мохито? – удивился он так, будто я предложила попробовать человечину.
Я не смогла сдержать смех, он тоже рассмеялся. Миловидность Рики и его сотрудничество с молодежными газетами и журналами заставляют знакомых брата гадать: да уж не гей ли он? Несколько лет он для прикрытия катал на машине немногочисленных девиц, но, убедившись, что его гомосексуализм карьере не повредит, оставил их в покое. Свою сексуальную ориентацию Рики не афиширует, как иные гаванские гомосексуалисты‑знаменитости, но я познакомилась с одним его прежним дружком, капитаном Министерства внутренних дел, и выяснила, оказывается, почти все знают. Недавно один мелкий
Из сумки посыльного Рики извлек и передал мне папку с машинописными листами, рисунками и фотографиями.
– Ты написал отчет?! Кучу времени потратил, наверно?
– На компьютере писать проще, чем ручкой. Я ведь печатаю со скоростью сто слов в минуту.
Я пробежала глазами бумаги.