Скажешь, нет?
- Ладно, помолчи! - отрубил командор. - Миша, за меня остаешься. Следите за переночуйкой. Как только эти хлюсты уберутся, плывите туда и ждите меня там. Только чур не гоношиться, если я припоздаю.
Никто из нас не сомневался теперь, что Антошка со своим дружком направятся вверх по реке, к нагорью. В нашей стороне им делать нечего. Но на всякий случай, конечно, надо будет сперва убедиться, куда их понесет, а потом уж лодки на воду вытаскивать.
Ванюшка проснулся рано, будильник его разбудил, и все уже приготовил для разведки. С собой взял еды в карманы куртки, Кольчин бинокль, ружье, патронташ. Плыть решил на веслах в Галкиной пироге. Ее же легко спрятать везде: взвалил на плечо и унес, куда надо.
- Погоди! - остановила командора Галка, когда он уже садился в лодчонку. - Забыл таежное правило? Пошел на день, еды на три дня бери.
И она засунула ему во внутренний карман куртки кружок колбасы, а в карманах брюк разместила еще штук пять пирожков с осердием*.
_______________
* Осердием сибиряки зовут внутренние органы зверя и птицы, все,
что "у сердца" съедобное.
Ванюшка уплыл, а вскоре и мы тронулись в путь: золотничники, как мы стали звать теперь Антошку с его дружком, встали раненько, торопятся на старанку*, видать, самородочки добывать. Едва они успели переправиться в надувной резиновой лодке на другую сторону Кутимы, как к "хижине Джека Лондона" подъехал на олене старик эвенк. С ним был целый караван оленей с навьюченными мешками. Ясно было, что к золотничникам он не имеет никакого отношения.
_______________
* С т а р а н к а - место добычи золота.
Миновали последний поворот Кутимы, и вросшая в землю переночуйка под кедром-великаном приветливо мигнула нам единственным оконцем. Эвенк уже разгрузил своих оленей и пустил их пастись. На вчерашнем месте горел костерок, уставленный закопченными котелками.
Старик встретил нас как дорогих гостей, помог лодки вытянуть на берег.
- Ты зачем скандалишь? - прикрикнул он на свою горластую пестренькую собачонку, разразившуюся для порядка не очень злым, но громогласным лаем. - Молчи давай, хвостом виляй. Гостей встречать-привечать, потчевать-угощать надо. На гостей серчать - борони бог!
- Бараний бог? - тихонько спросила у меня Галка.
Я отошел от нее, сделав вид, что не слышал.
- "Оборони" хочет сказать, а у него "борони" получается, - ответил за меня Кольча.
Галка, конечно, поняла, что я не желаю с нею разговаривать.
- Чаевничать будем, шибко хорошо кушать будем! - потащил нас к избушке добряк эвенк.
Чак и Дружок быстро освоились с Пеструхой его. Дружок по своей натуре пес ласковый, а Чак, я давно уже заметил, относится к собачьим потасовкам с величайшим презрением. В Басманке, бывало, подбежит к драчунам, ощерится и так рявкнет на них, что те сразу же подожмут хвосты.
Мы с интересом разглядывали эвенка. Лицом он очень похож на индейца, такими я привык их видеть в книжках на картинках да в кино: поджарый, бронзовый от солнца, с давно не стриженными длинными, спутавшимися волосами и голым, костистым подбородком. Я бы нисколько не удивился, если бы он назвался, скажем, Орлиным Когтем или Глазом Тайменя. Но старик назвался Иваном Прохоровичем, а выговор у него оказался точно такой же, как у наших деревенских кержачков такого возраста.
- Ты чо, паря, зенки-то пялишь на орончиков?* - благодушно засмеялся эвенк над Кольчей. - Побаиваешься, однако? Они смирённые! Бодаться борони бог!
_______________
* О р о н ч и к и - олени.
За эту потешную поговорку мы его стали звать промеж себя Борони Богом.
- В переночуйку ходи, - раскрыл он перед нами дверь. - Кушать будем. По тайге с пустым брюхом бегать - борони бог!
Одет эвенк был так, словно собирался ночью по тревоге и впопыхах да спросонок перепутал свою и чужую одежду.