Малый был явно озадачен:
– И что же мне делать?
– Быть лучше, чем я…
– Вот и весь конфликт? – спросил я Петра.
– Конечно – нет, – ответил он.
– А в чем проблема?
– В том, что я не рассказал ему о том, какое огромное преимущество у него передо мной.
– А какое ж у него преимущество?
– Возраст…
– А почему бы тебе ни жениться на ней? – спросил я Петра.
– Потому, что я на три месяца старше ее отца.
– Не думай о возрасте. Сделай человека счастливым на год – и считай, что поступил честно. Это куда важнее, чем фантазировать о вечности.
– Для этого мне нужно говорить с ней о любви.
А в моем возрасте говорить о любви к молодой девушке – это брать кредит, который ты заведомо не сможешь отдать…
– Не переживай, – сказал я ерунду. Правда, выбора слов у меня не было, – В любом возрасте есть свои достоинства и свои недостатки.
– Не переживаю, – ответил Петр, – Но возраст – это не грядка для целей, а могила для иллюзий…
Вообще-то Петр, словом владеет.
Видел я однажды, как он разговаривал с покупателем его картины.
Есть такие покупатели, которые спокойно могут выложить тысячу проигранных в карты долларов, но не понимают, как можно платить за картину:
– Триста долларов? Вы же ее сами написали?
– Если бы эту картину написал не я сам, а Ван-Гог – она стоила бы тридцать миллионов.
– Триста долларов за не большую картину? – не унимался покупатель.
– Для этой картины, это совсем не дорого. Может быть, это дорого для вас? – такое тонкое хамство, покупатель не раскусил, и продолжал кипятиться:
– А для вас – это не слишком жирно?
– Для меня? – тут Петр свалил покупателя наповал, потому, что заставил его шевелить мозгами:
– Вы – что? – сказал Петр, – Мне не по карману покупать мои картины…
…И вот теперь, Вася Никитин один стоял у капота моей машины и молчал.
И мы, сидящие в машине, молчали тоже, и, наверное, каждый из нас думал: «Пошли мне Господи слова, которые были бы лучше молчания…»
…Понятно, что идти на переговоры к врачу нужно было нам с Петром.
Андрей остался с Василием.
Не то, чтобы мы боялись, что тот убежит, просто не стоило оставлять Васю одного в такой момент.
Какой момент?
Мы и сами не знали.
Думали, что то, что происходит – трагедия.
А это была только прелюдия…
…У дверей нам встретилась женщина в белом халате.
Интересная вещь, мужчины всегда одевались однообразно: фрак, сюртук, пиджак, а женщины – наоборот – расцвечивали свои одежды и по форме, и по содержанию.
Но, в то же время, как, на мой взгляд, форма – от военной, до медицинского халата – идет к лицу женщине, и как она глупит мужчину.
Хотя многие считают – наоборот.
– А доктора еще нет, – сказала женщина, и нам ничего не оставалось сделать, кроме, как посмотреть на часы.
– И здесь такой же бардак, как во всем государстве, – безэмоционально констатировал я. А Петр ответил:
– Наводить порядок в государстве – довольно унылое занятие.
– Откуда ты знаешь?
– Сужу об этом по мытью посуды у себя на кухне…
В дверь входили и выходили разные люди, и прошедшего мимо нас врача, мы не заметили, но таже самая женщина в белом халате, выглянув из окна второго этажа, крикнула нам:
– Доктор пришел…
Художник Петр Габбеличев
Я первым вошел в кабинет, на потемневшей от времени двери которого висела стандартная табличка под стеклом: «Заведующий вторым отделением Зарычев Д.Н.»
Кабинет был самым обыкновенным, какими бывают кабинеты маленьких начальников, не влиятельных, но и не бесправных.
Хотя бы в пределах здания, в котором они находятся.
И если бы не змея, плюющаяся в бокал из-под полусухого шампанского, широкий, но не глубокий, для того, чтобы пена не поднималась высоко, а равномерно распределялась по поверхности тонким слоем, проглядывающая на каких-то документах – толи дипломах, толи грамотах, под стеклами, какими украшены стены всех кабинетов – о том, что это кабинет медика, а не чиновника, догадаться было бы невозможно.
Впрочем, была еще одна деталь, которая отличала кабинет доктора Зарычева, от чиновничьего – я это сразу почувствовал, но сообразил, в чем дело, уже потом, когда мы возвращались в Москву.
На стене, той стене, что за спиной хозяина кабинета, не было портрета президента.
…В своей жизни, мне приходилось посещать самые разные кабинеты, но мысль о том, что хозяин кабинета, почему-то, всегда сидит спиной к верховному портрету, пришла в мою голову именно здесь, в общем-то, в сумасшедшем доме.
Может для того, чтобы в голову приходили разумные мысли, мне нужно почаще посещать сумасшедшие дома?
А, может – не только мне?
Уже потом я спросил Гришу:
– Обратил внимание на то, что у врача-психиатра нигде нет портрета президента?
– Наверное, Петр, у президента тоже нигде нет портрета врача-психиатра.
– Как ты думаешь – почему?
– Возможно потому, что врачи-психиатры так же уверены в том, что им не нужны президенты, как президенты уверены в том, что им не нужны врачи-психиатры…
…За столом я увидел человека с усталыми глазами.
Он сидел за столом.
«Не удивительно – не за роялем же ему сидеть», – подумал я.
Человек, очевидно он и был доктором, после некоторого молчания во время которого, я был осмотрен с головы до ног, спросил:
– Вы пришли лечиться?
– Нет, – ответил я, – Я уже двенадцать лет вообще не употребляю спиртного.
– Тогда, что вы здесь делаете?
– Я и сам задаю себе этот вопрос, – возможно, несколько невпопад ответил я, и тут же получил возможность убедиться в том, что передо мной профессионал:
– Присаживайтесь, – предложил мне доктор. Хотя, если бы после моих слов, он сказал бы: «Тогда пойдите к черту,» – я б не удивился.
Но доктор не послал меня к черту, а предложил стул:
– Присаживайтесь, – повторил он, – Что вас волнует?
Ничего себе – вопрос.
Я думал довольно долго, и доктор не торопил меня:
– Пожалуй, ничего…
Кроме глобального потепления, конечно.
– Если глобальное потепление – это все, что вас волнует, то вы настолько нормальны, что вполне можете считаться клиентом психиатра.
– Кто вы по профессии? – спросил доктор.
– Художник.
– Не думаю, что мой вкус в живописи может служить образцом.
К сожалению
– У вас хороший вкус, – ответил я, и, встретив слегка удивленный взгляд врача, добавил:
– Если вы в нем не уверены…
– А тот, кого вы привезли – тоже художник?
– Пока – да…
– Скажите, только правду, вы хотели бы остаться в вечности? – толи доктору так удобно было вести разговор, переходя без всякого предупреждения от одной темы к другой, толи – это был какой-нибудь тест. Но я ответил легко, потому, что ответ на этот вопрос должен дать, прежде всего, себе, каждый художник:
– Конечно – хотелось бы. И ради этого, я готов забыть о том, что вечная жизнь – это шанс для идиотов…
И тогда доктор задал мне вопрос, на который мне было трудно ответить:
– Вы женаты?
– В общем… – ответил я. А потом размыслил вслух:
– Скорее – да, чем – нет…
– А, тот, кого вы привезли – женат? – доктору было очевидно больше, чем мне показалось.
– Нет. Но у него есть девушка.
– Водка приводит человека к последней черте, – доктор как будто, рассуждал на отвлеченную тему, – Казалось бы – зачем у этой черты мужчине нужна женщина?
– Наверное, когда мужчине трудно, он приводит в дом женщину, – ответил я. Потом подумал и добавил:
– Впрочем, в остальное время, мужчина делает то же самое…
– …Вы верите в бога? – спросил доктор. И, видимо, после этого вопроса, я слишком долго молчал, потому, что доктор задал другой вопрос:
– А тот, кого вы привезли, верит?
– Не знаю.
Во всяком случае, сейчас, в портвейн он верит куда искренней, чем в божий промысел.
– Скажите, а вам самому до сих пор снятся алкогольные сны?
Несколько опешив оттого, что доктор Зарычев догадался о том, что у меня были проблемы с алкоголем, я сказал правду: «Да.»
– Не удивляйтесь, но о том, что вы не пьете уже двенадцать лет, вы сказали с рефлекторной гордостью. Такое бывает только у бывших запойных пьяниц…
Наступило молчание.
Потом, я оглянулся на продолжавшего стоять у дверей Григория, и Гриша вышел.
И через несколько минут, он и Андрей привели Васю.