Но тут проявляется одно обстоятельство и просит, чтобы обратили на него внимание – это двойственное значение в греческом имен Лик, Ликаон и Ликей, которые связаны со словами «волк» и «свет». Ликос «волк»; ликавос «год, путь солнца» от слова лике; Ликеиос «Ликейский или Ликеец», эпитет Аполлона от лике «светлый», бог света. Но производили его от ликос «волчий» (Вейсман, 1991. Стплб. 770, 771).
КРАСОТА В ДЕЙСТВИИ
Благоприятный случай! Теперь можно рассмотреть обстоятельство, «пришедшее из глубины патриархальной мудрости». Дело в том, что «из всех современных языков, после халдейского (откуда Сент-Ив это знает?! Поверим на слово) только в славянском слово и слава имеют одну и ту же смысловую сторону языка слов. Слово и Слава! Эти два выражения имеют этимологически близкое значение и одинаковую творческую силу. «Начало – есть Слово» (Инн., 1:1). Говорить – значит творить. Сотворенное Словом – это мир Славы». В этом случае Сент-Ив удачно обратил внимание на слова из последней молитвы Воплощенного Слова – Иисуса Христа: «И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Инн., 17:5; Сент-Ив, 2004. С. 143).
Сыновья Ликаона превосходили всех людей своей нечестивостью и заносчивостью. Их нечестивость выражалась в том, что они совершали человеческие жертвоприношения, смешивая внутренности убитого с мясом жертвенного животного. И отличались такой же заносчивостью, какая была у Кейка, сына Эосфора-Люцифера, утренней звезды, и его жены Алкионы: они оба погибли вследствие своей заносчивости, ибо он называл свою жену Герой, а она своего мужа – Зевсом.
Зевс поразил своим перуном Ликаона и всех его сыновей, кроме самого младшего Никтима. В его царствование произошел тот потоп, который относится ко времени Девкалиона. Причиной этого потопа было нечестие сыновей Ликаона – греховность, порочность и беззаконие.
В то время как по древнему греческому обычаю аристократы часто называли себя зевсорожденными и преследовали мысль о равенстве Зевсу, подобно как древние русские аристократы называли себя дажьбожьими внуками, – славяне, наоборот, держали обычай давать представителям аристократических родов имена богов, отождествляя себя с ними. Радагаст или Радогость – это вождь дакийских славян в Нижнем Подунавье в VI в. Так называли главного бога Поморских славян. В качестве антропонима это имя широко встречается в древнеболгарском, старочешском и старопольском языках (Феофилакт Симокатта,1995. С. 15; 45, примечание № 17; Феофан Исповедник, 1995. 255; 293, примечание № 57). Много позднее в письменных свидетельствах встречены славянские антропонимы Волос и Даждьбог.
Такая заносчивость и беззаконие, возможно, осознавались как «путь к высшему единству», но не как «соединение противоположностей», а как равенство с божеством. Что не было, конечно, связано со словами Псалма: «Я сказал: вы боги», – которые подразумевают тех, к кому было слово Божие (Инн., 10:34–36; Пс. 81:6). Нет, в славянском случае была магия имянословия, нечестие и заносчивость.
(11) Второй Ликаон – это сын троянского царя Приама, «молодой Ликаон». Ему, молящему о пощаде, трепещущему, руки раскинув, сидящему на земле,
(Il., XXI, 34; 115–119)«Фракийцы составляли основной компонент населения гомеровской Трои, то есть собственно троянцы, дарданцы… и другие народы, пришедшие с Балкан – мисийцы, фригийцы…» (Гиндин, 1991. С. 39). «Фригийский язык, по-видимому, был близок к языку балканских фракийцев (может быть, и пелазгов), а также к балто-славянскому праязыку» (Дьяконов, 1982. С. 48). Геродот таким лингвистическим анализом не владел, но подтвердил, что пелазги говорили «на варварском языке».
«Два племени из числа «народов моря», известные в дальнейшем под названием филистимлян, что не исключает, что это другое название пелазгов и от их имени происходит само слово «Палестина», осели на плодородном палестинском побережье», изгнав огнем и мечем автохтонов. «Пелазги были, возможно, народом, родственным минойцам» (Дьяконов, 1982. С. 234; Андреев,1982. С. 286, примечание № 6).
Но, как утверждают некоторые, это был северный союз кельто-славянских и пелазгских федераций на территории Балкан и Среднего Дуная (Сент-Ив, 2004. С. 11).
Несомненно, что пелазги стремились, в согласии с Юнгом, к совершенству «по врожденному свойству человека и народа реализовать себя в завершенности, навязывающейся нам, вопреки всем нашим сознательным стремлениям, но в согласии с архаической природой архетипа» (Юнг, 1997. V, примечание № 123. С. 78).
А как же иначе!
КАНЦОНА
(12) У Ликаона, сына Пелазга, была также дочь Каллисто. Она сопровождала Артемиду на охоте, носила точно такой же наряд, как Артемида, и поклялась богине навсегда остаться девушкой. Но Зевс, обходя огромные стены неба – не обвалилось ли что, – направил взор на землю и беды смертных. И вот поражен красотой девушки, встреченной им, – и огонь разгорается в жилах. Только узрел отдыхавшую в непорубленной роще, вовсе без стража, стиснул ее в объятьях. Сопротивляясь, она вступила с ним в борьбу, – но победитель Зевс взмыл в небеса (Ovid. Met. II. 401–438). Чтобы скрыть это от Геры, он превратил Каллисто в медведицу, но Артемида застрелила ее за то, что она не сохранила девственность. После гибели Каллисто Зевс поместил ее среди звезд и назвал Медведицей.
Теперь мы знаем, говорил вавилонский поэт-гарус-пик[4], что все, днем незначительное, разрастается по ночам; рядом со всем, что днем мало, маячит то, что ночью велико. Мы проникаемся восхищением перед звездным небом. Чувствуем, что звезды объявляют нам правду.
II
Гераклу было ведомо, что Медуза Горгона, через своего сына Пегаса, ненавязчиво связана с поэзией и поэтами. – Драконообразная голова Афины. – Эпическая проекция: Геракл и Илья Муромец. – Первые русские князья происходят от рода Филиппа Македонского. – Значение лука Геракла в Троянской войне. – Паллада и богиня безумия Ате. – 1941 год. – Иван Грозный. Опричнина
(1) Геракл в шестом колене по материнской линии был потомком Персея, а в пятом – Перса, от которого пошел род персидских царей. Его матерью была Алкмена, мужем которой стал Амфитрион. Но Зевс, приняв его облик, сошелся с Алкменой и она родила Геракла. Уже в зрелом возрасте он был усыновлен Зевсом и Герой по обычаю древних: «Богиня легла в постель, и прижав к груди дородного героя, протолкнула его через свое одеяние и уронила наземь в подражание действительным родам», – так описал этот обычай Диодор (Фрэзер, 1986. С.22).
Геракл выделялся среди всех людей необыкновенным ростом и силой. С первого взгляда можно было сказать о нем, что он сын самого Зевса. Ростом он был в четыре локтя[5], глаза сверкали огнем. Но это рост, который достигает 1 м 84 см, делает понятным восхищенные отзывы византийских греков о славянах примерно такого же роста: «высокие как пальмы», – и ужас римских солдат, набираемых из средиземноморского и балканского регионов, которые, впервые увидев высокорослых германских варваров, плакали ночью перед сражением.
(2) Во времена Геракла, как свидетельствуют об этом современники, все в своих действиях следовали за своими начальниками, и государство покоилось на равновесии между небом и землей, на согласии мрачного и светлого. В связи с этим и музыка возникала как осмысление мира, она была радостная, громкие звуки не считались прекрасными (Гессе Г. Игра в бисер). Лучшие люди должны были знать музыку и уметь ее исполнять. Геракл учился пению и игре на кифаре у Линя, брата Орфея. Но Геракл убил его ударом кифары за то, что Линь побил его. Казалось бы, в этом случае был нарушен существующий порядок, когда все в своих действиях следовали за своими начальниками, жизни был причинен вред, и должна была появиться бурная, волшебная «музыка гибели», а вслед за ней народный ропот. Но когда Геракла привлекли к суду по обвинению в убийстве, он прочел перед судом закон Радаманта, сына Зевса, самого справедливого из людей, давших людям законы, о том, что, кто ответит ударом на несправедливый удар, не подлежит наказанию, и был, таким образом, освобожден от наказания. Мало того, тогда чувствовали, как говорит один современник, доверие к себе самому, к собственной силе и собственному достоинству, ценилась личность и ее отклонения от нормы, уникальность, часто даже патология (Гессе Г. Игра в бисер). И это ценилось: Гомер «свершителю подвигов чудных» дал эпитет «зверский Геракл» (Od. XXI, 22 слл.).