Гомолицкий Лев Николаевич - Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II

Лев Гомолицкий

Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II

Составители и издательство выражают глубокую благодарность Кафедре славистики, Отделению литератур, культур и языков и деканату Факультета гуманитарных и точных наук Стэнфордского университета за щедрую поддержку этого издания

Редакционная коллегия серии:

Р. Бёрд (США),

Н. А. Богомолов (Россия),

И. Е. Будницкий (Россия),

Е. В. Витковский (Россия, председатель)

С. Гардзонио (Италия),

Г. Г. Глинка (США),

Т. М. Горяева (Россия),

A. Гришин (США),

B. В. Емельянов (Россия),

О. А. Лекманов (Россия),

В. П. Нечаев (Россия),

В. А. Резвый (Россия),

Р. Д. Тименчик (Израиль),

Л. М. Турчинский (Россия),

А. Б. Устинов (США),

Л. С. Флейшман (США)

Издательство искреннне благодарит Юрия Сергеевича Коржа и Алексея Геннадьевича Малофеева за поддержку настоящего издания

© Tadeusz Januszewski (Warszawa), тексты Л. Гомолицкого, 2011

© Л. Белошевская, П. Мицнер, Л. Флейшман, составление, подготовка текста, предисловие, примечания, 2011

© М. и Л. Орлушины, оформление, 2011

© Издательство «Водолей», оформление, 2011

Стихотворные произведения

Стихотворения, не вошедшие в печатные и рукописные сборники или циклы и извлеченные из периодических изданий и рукописей

397. Блаженство

398. Взятие города

(Отрывок)

399. Жатва

400. И. Бугульминскому

401. Памяти Исидора Шараневича

1

2

3

402. Голос из газетного подвала

1

2

3

403. Голос из газетного подвала. II. Дорожное распятие

В чистiм поли на горбочку

Чистит солдат вiнтовочку.

Чистит вiн, прочищаe,

На хрест Божiй вiн стрiляe.

Як вистрилив – зробив рану,

Зробив рану пiд рукою;

Полялася кров рiчкою.

 —

Сiм ангелiв iдуть,

В руках чашi несуть.

В руках чашi несуть,

Кров Христову соберуть.

Современный народный стих.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

404. Бог

405. Любовь

406. Земной Рай

407. голем

408. Наше сегодня

409. Бог

1

2

3

410. Памяти Бориса Буткевича

411. Дни мои… я в них вселяю страх…

412. Дрожа, струится волнами бумага…

413. Дрожишь над этой жизнью – а зачем?..

414. Белые стихи

415. Пугливы дни безмолвною зимой…

416. Солнце

1

417. Солнце

1. Благодатной тревогой

418

2. В эти опустошенные дни

419. Дополнение к оде II

1

2

3

4

5

Рукописные тексты

420. В дни, когда обессилел от оргии духа…

1

В дни, когда обессилел от оргии духа, слепой от сверкавшего света, глухой от ревевшего грома – пустой, как сухая личинка, ночной тишиной, я лежал, протянувши вдоль тела бессильные руки.

И смутные грёзы касалися века, глядели сквозь веко в зрачки. Голос их бесконечно спокойный, глаза – отблиставшие, руки – упавшие, точно косматые ветви березы.

Я думал: не нужно запутанных символов – «умного» света нельзя называть человеческим именем, пусть даже будет оно – «Беатриче».

Не гром, не поэзия в свете, меня облиставшем, явились: сверкало и пело, пока нужно было завлечь меня, темного – наполовину глухого, отвлечь от святой мишуры… Не стремление, не «сладострастие духа», не оргия, даже не месяц медовый, но дни утомительной службы, но долг. И умолк мой язык, как старик, бывший… юношей.

421… Написана там от руки чорной тушью…

1

…написана там от руки чорной тушью, значками условными повесть. Прочтем.

Дом просторный и светлый. Семья. Две сестры. Смех и песни от ранней зари до зари. Ночью – тайна в луне углублённого сада. В луне… Верить надо надеждам и стуку сердец.

Умирает внезапно отец. Распадаются чорные громы и катятся с туч на долину…

Пахнет кровью. Колючий забор оплетает окопы. Слышен грозный глухой разговор отдаленных орудий… Вот рой пролетающий пуль. И все ближе, все ближе людей озверевшие лики и клики смущенной толпы…

Не сдаются улыбки и смехи, а сны всё уносят – порою – в мир прежний, в мир тихий и светлый… Случайной игрою —: звон шпор… блеск очей и речей… и таинственный шопот… и звук упоённого серца: оно не желает поверить, что нет ему воздуха, света и счастья… оно ослепляет неверной, нежной надеждой… Венечной одеждой… ночами душистыми темными шаг его громче звучит. Рот не сыт поцелуями дня.

От несытого рта отнимаются губы, чтоб ропот любовный сменить на глухую команду: «по роте…!» И где-то, в охоте (напрасной!?) людей за людями, ей-ей! – неизвестными днями – часами – убит… И лежит на траве придорожной… и обнять его труп невозможно, поглядеть на застывшие взоры… штыки и запоры… заборы…

Меж тем, первым днем мутно-жолтым осенним ребёночек слабенькой грудкой кричит….. Ночь молчит; за окном не глаза ли Земли?..

Дни бесцветные, страшные дни. Нету слез, глохнут звуки. И руки Работы давно загрубелые грубо ласкают привыкшее к ласкам иным ее нежное тело. В глазах опустевших Работы – дневные заботы бегут беспокойно; спокойно и ровно над ней она дышит. И видит она испещренное сетью морщин, осветлённое внутренней верой обличье, сулящее ей безразличие к жизни. И вот, припадает к бесплодной груди головой, прорывается скрытой волною рыданье с прерывистым хохотом, – с губ припухших, несущих ещо поцелуи давнишние жизни…

422. Я всё возвращаюсь в аркады замолкшие храма…

Я всё возвращаюсь в аркады замолкшие храма.

Звучит, пробуждаясь, забытое старое эхо по сводам.

И плачет мучительно серце и шепчет: не надо свободы – пусть годы проходят отныне в раскаяньях памяти.

Только луна разрезает узоры резных орнаментов и лента лучей опускается в серые окна, мне кажется, где-то рождаются звуки шагов…

С трепетом я ожидаю – безумие! – невероятной сжигающей встречи…

Мечта?!. В переходах мелькнул бледнотающий облик. – Сквозь блики луны слишком ясно сквозило смертельною бледностью тело.

Я бросился следом, хватая руками одежды, касаясь губами следов, покрывая слезами колени…

Где встали ступени в святая святых, где скрестилися тени святилища с тенями храма, – как рама, узорная дверь приняла его образ с сомкнутыми веками, поднятым скорбно лицом.

Отдавая колени и руки моим поцелуям, он слушал прилив моих воплей о милости и о прощеньи.

И губы его разорвались —: к чему сожаленья – ты видишь – я жив.

Это звуки гортани его!.. Тепло его тела святое! И я могу пить пересохшим растреснутым ртом этот ветер зиждительный, ветер святого тепла… Мне дана невозможная радость!.. и это не сон? не виденье? не миги последние жизни?..

423. Мир это – дом весь сложенный непрочно…

Мир это – дом, весь сложенный непрочно из кирпичей полупрозрачных дней. Все призрачно, все непонятно, точно идешь по жалам тухнущих лучей.

Зажав ладонью пламя робкой свечки, я подымаюсь в мир родного сна, где ждет меня с войны у жаркой печки, задумавшись над жизнью, Тишина.

Мне хочется в припадке нежной лени, целуя руки тихие, уснуть.

Но все рябят прогнившие ступени и тьма толкает в бездну вбок шагнуть.

424. Вечно может быть рано и вечно может быть поздно…

1

Вечно может быть рано и вечно может быть поздно все снова и снова касаться губами поющей тростинки и лить из горящего сердца все новые песни.

Но с каждой весною чудесней скопляются тени, загадочней падают звуки на дно потемневших озер и всплывает узор на поверхности водной, узор отдаленных созвездий.

И тише становятся песни, ясней зажигаются взгляды, и рада стоглазая ночь покрывать меня тихим своим покрывалом, шептать, обдавая дыханьем, и меньше все надо прозрачному теплому телу.

425. От моих поцелуев трепещут и бьются…

2

От моих поцелуев трепещут и бьются пугливые руки. И звуки печальные слов я готов уронить – я роняю – в пустые глухие разрывы часов пролетающей ночи.

Я вижу воочию лик непонятно святой, лик сияющий – той, что послушно отда́ла безвольные руки рукам моим… Больно, мне больно от скорби, склоняющей лик побледневший – почти потемневший от тайной тоски.

Что же это такое?!.

Мы рядом, мы близко… тела поднимают цветы, восклицая: эвое! в расцвете зари, разрывая кровавые тучи, срываются ветром веселые звуки тимпанов…