Одним-единственным. И первым.
И это при том, что сам Орсон Уэллс никогда больше не смог достичь взятой им высоты. При том, что сошел со сцены (да, так бывает), и сейчас его помнят только исследователи и знатоки кино. Нет сомнения, что скоро кто-нибудь заново откроет его гений. Уэллс оставил потомкам не только своего «Гражданина Кейна», но и преподал им урок: достаточно сделать блистательный первый шаг – и вся твоя дальнейшая карьера обеспечена.
Морин поклялась себе, что никогда не забудет, через какие трудности и испытания ей пришлось пройти. И постарается сделать так, чтобы человек стал вести более достойное его существование.
А поскольку первым может быть только один фильм, она сосредоточила все свои нравственные и физические силы, всю эмоциональную энергию на единственном проекте. Не в пример друзьям, рассылавшим сценарии, синопсисы, сюжеты и работавшим одновременно над несколькими идеями, ни одна из которых, впрочем, не приносила результатов, Морин душой и телом предалась своим «Тайнам подземелья» – истории о том, как пять монахинь попадают в руки сексуального маньяка. И вместо того чтобы попытаться обратить его к вере и нормам христианства, приходят к выводу, что возможно только одно решение – принять правила его извращенного мира и отдаться ему, чтобы он через любовь сумел постичь величие Бога.
Замысел ее был прост: голливудские актрисы, как бы знамениты они ни были, лет в тридцать пять исчезают с экранов. Они продолжают мелькать на страницах глянцевых журналов, посещают благотворительные вечера, блистают на празднествах, церемониях и торжествах, а потом стараются подогреть гаснущий интерес замужествами и разводами, а также публичными скандалами – но былую славу им удается вернуть лишь на несколько месяцев, недель или дней. И в этом промежутке между невостребованностью и полнейшим забвением деньги уже не играют для них особо значительной роли: они готовы принять любое предложение – лишь бы снова появиться на экране.
И Морин приблизилась к женщинам, которые всего десять лет назад находились на вершине славы, а теперь, с ужасом чувствуя, как уходит из-под ног почва, отчаянно пытались вернуться туда, где были раньше.
В таком деле, как кино, немыслимо начинать со смирения и самоуничижения. Великая тень Орсона Уэллса являлась ей во снах: «Замахнись на невозможное. Перемахни несколько ступенек, раз уж по воле судьбы оказалась у подножия. Лезь вверх, пока не выдернули лестницу. Будет страшно – помолись, но не отступай». Она знала – у нее великолепный сюжет, первоклассный актерский состав, а потому необходимо снять такое кино, которое было бы принято крупными студиями и дистрибьютерами, но при этом – не поступиться качеством.
Необходимо сделать так, чтобы искусство и коммерция шли рука об руку.
А прочее – оно прочее и есть. Критики, склонные к умственной мастурбации и обожающие фильмы, которые невозможно понять. Маленькие зальчики, откуда ежевечерне выходит полдесятка ценителей, чтобы после просмотра засесть до утра в баре и в густом табачном дыму обсуждать сокровенную суть той или иной сцены (придавая ей зачастую противоположный смысл по сравнению с тем, что хотел сказать режиссер). Сами режиссеры, собирающие пресс-конференции, чтобы растолковать публике то, что должно быть совершенно очевидно безо всяких объяснений. Жалобы на государство, не оказывающее поддержки кинематографу. Манифесты и декларации, напечатанные в интеллектуальных журналах, многочасовые обсуждения и прения, сводящиеся в итоге все к тем же жалобам на отсутствие интереса, то есть финансирования. Одна-две статьи, появившиеся в крупных газетах и прочитанные только теми, кого это касалось впрямую или их домашними.
Кому под силу изменить мир? – Суперклассу. Тем, кто делает. Тем, кто способен воздействовать на поведение, разум и душу максимального возможного числа людей.
Поэтому она жаждала встречи с Джавицем Уайлдом. Для этого ей нужен «Оскар». И Каннский фестиваль.
А поскольку ничего этого не добьешься «демократической» работой – другие люди хотят всего лишь высказать свое мнение о наилучшем способе делать то-то и то-то, но не рисковать, – Морин пошла ва-банк. Наняла съемочную группу, несколько месяцев переписывала и правила сценарий, уговорила превосходных – и при этом безвестных – операторов, художников, актеров на роли второго, суля ничтожные деньги, но многообещающую возможность грандиозно «засветиться». На всех сильное впечатление оказывал список пяти главных героинь («Воображаю, сколько они запросили!»), все сначала требовали крупных гонораров, а потом убеждались, что участие в этой затее будет очень важно для их карьеры. Морин так загорелась своей идеей, что, казалось, ее энтузиазм открывает ей все двери.
Оставалось нанести последний и решительный удар. Писателю или музыканту недостаточно создать нечто талантливое и значительное: нужно еще, чтобы его творение не плесневело в ящике стола или на полке хранилища.
Необходимо «засветиться».
Она послала экземпляр сценария только одному человеку – Джавицу Уайлду. Привела в действие все свои связи. Стойко сносила все унижения, но не сворачивала с пути. Ей грубили, над ней смеялись, но она продолжала верить, ибо вложила в свое создание всю себя. Так продолжалось до тех пор, пока на сцену не вышел ее бывший возлюбленный. И Джавиц Уайлд назначил встречу.
И в этом павильоне она устроилась так, чтобы видеть его и предвкушать их беседу, которая произойдет через два дня. Внезапно она замечает, что взгляд его становится невидящим, а тело обмякает. Один из его спутников вертит головой, оглядываясь назад, озираясь по сторонам и не вынимая руку из-за борта пиджака. Другой хватает телефон и непослушными пальцами поспешно набирает несколько цифр.
Что-нибудь случилось? Но люди, сидящие неподалеку, продолжают как ни в чем не бывало разговаривать и пить, наслаждаясь солнцем, фестивалем, праздничной атмосферой и прекрасными телами вокруг.
Джавица пытаются поднять и увести, однако он, похоже, не может пошевелиться. Да нет, наверное, просто перепил… Усталость… Стресс… Что ж еще?
Ничего другого и быть не может! Она прилетела сюда из такой дали, она была в двух шагах от исполнения своей мечты, и вот…
Слышится вой сирены. Должно быть, полиция пытается расчистить путь через вечно забитую магистраль какому-нибудь ВИПу.
Спутник Джавица забрасывает его руку себе за плечи, выдергивает его со стула и тащит к дверям. Сирена все ближе. Второй продолжает озираться по сторонам. В эту минуту они встречаются взглядом.
Джавица волокут к выходу. Морин спрашивает себя, как это такой хрупкий на вид человек умудряется без видимых усилий тащить такую тушу.
Вой обрывается у самого входа в огромный шатер. В эту минуту Джавиц уже скрылся из виду, а второй его «друг», по-прежнему держа руку за бортом пиджака, подходит к ней.
– Что случилось? – в испуге спрашивает Морин. Лицо человека, остановившегося перед нею, кажется высеченным из камня – такие лица бывают у профессиональных убийц.
– Сама знаешь, что случилось, – отвечает тот с каким-то странным акцентом.
– Ну да, я видела, что ему стало плохо… Что с ним?
Человек не вынимает руку из-за пазухи. Морин в этот миг осеняет: этот маленький инцидент можно будет превратить в огромный шанс.
– Давайте, я помогу чем-нибудь… Можно?
Тот по-прежнему цепко следит за каждым ее движением, но держится уже не столь напряженно.
– Можно, я поеду с вами? Я знакома с Джавицем… Я дружна с ним…
Целую вечность спустя – хотя на самом деле прошло не более доли секунды – мужчина разворачивается и торопливо уходит в сторону Круазетт, ничего ей не ответив.