– Да, – ответил папа. – Не поверишь, что я нашел его перед самым отъездом.
Мама обняла его. Интересно, а если бы не нашел рудимент, тогда бы что? Мы бы тоже его не видели лет… двадцать?
– У меня клиент, – сказала мама с какой-то грустью. – Ты разве не видишь?
Клиентом была женщина лет тридцати пяти, которая понимала, что это нашествие может угрожать пусть не ей самой, но ее прическе, поэтому она насторожилась и пристально вглядывалась то в зеркало, то на мастера.
– Сегодня ты выходная. Извините, но ей нужно идти, – папа был похож на кубинского президента Фиделя Кастро, не только бородой, но и позицией лидера, его голос выражал уверенность, и с ним невозможно было не согласиться. Клиентка сдалась. Какая понятливая женщина. У нее в общем-то и прическа уже была, мама заканчивала стричь, то есть мы подошли вовремя.
Мы ехали домой. Я сидел на заднем сидении, и около меня покатывались то в одну, то в другую сторону две дыни и два арбуза, а также три пакета со всякой всячиной (колбаса, сыр, газировка, шпроты, помидоры и даже гранаты). Отец одной рукой держал руль ехавшего автомобиля, а второй рукой держал маму за руку. Мне было хорошо от этой застывшей на время пути от парикмахерской до дома картины.
После обеда, или ужина (по времени уже был вечерний завтрак) – когда все встали из-за стола, было где-то около десяти, папа, приведший себя в более совершенный вид – побрился, умылся и оделся, показал пальцем на стоявшие валом рюкзаки и посмотрел на маму.
– Можно, – с легкой усмешкой удовлетворенной женщины, что все в ее руках сказала мама. – Теперь, можно.
Папа вскочил резво, как ребенок и начал процедуру потрошения. Он стал распаковывать свой рюкзак. В этот момент он напоминал мне малыша, к которому пришел дед Мороз (папа чем-то напоминал новогоднего старика) и тот просит его самому достать подарок из мешка. Восторженный «малыш» расположил вокруг себя топор, какие-то мешочки, узелки, коробки и каждый раз засовывал в рюкзак руку, а та утопала в нем как в бездонном озере, пытаясь вычерпать с самого дна что-то очень ценное. Наконец, по видимому он это «ценное» нашел, так как его глаза оживились и в следующий момент он достал с самого дна «озера» глиняную свистульку по форме напоминающую птицу и поднял ее над головой как идол какого-то бога.
У отца была коллекция глиняной посуды, которую он собственноручно сделал из глины, привезенной из экспедиции. Он частенько привозил глину. Та хранилась в ванной комнате, в ведре. Приезжая с экспедиции, он заглядывал в ванную и говорил:
«Глинка-то уже не глинка. Нужны запасы побогаче».
И в следующий раз обязательно наравне с бутылками святой воды из озера мертвых и кокосами с нарисованными гербами племен, он привозил глину.
Иногда он привозил уже готовые фигурки (да, да кошечки в гараже тоже – папины проделки).
«Я когда вспоминаю дом, всегда делаю что-нибудь. Вчера вспоминал тебя, сынок и сделал свистульку».
Неужели я ассоциируюсь со свистулькой?
Помимо свистулек, в арсенал привезенных глиняных изделий входило – сердце, кружки, вазы, фигурки антилоп, мышей (сделанные с натуры, по его словам) и других вполне обычных животных и даже чайник.
Мама знала, что папа первые дни несколько не похож на себя.
Например, он не может первые дни спать на кровати, есть обычную еду. Он даже просыпаясь, сразу же выходит на балкон и завтракает там, слушая пение птиц в полнейшей тишине. Первая неделя, что сказать – адаптационная. Мы к этому привыкли.
– Что наш папа снова приехал с племенем в голове? – подмигивая, спросила мама, переводя взгляд то на отца, то на меня, стараясь узреть сходство. Если бы я проводил такое количество времени вне дома, засыпая под лай гиен и просыпаясь от шипения ядовитый рептилий, то я бы, наверное, больше походил на отца. А сейчас я был обычным домашним реб… ну или взрослым ребенком. – Сынок, нам придется долго выкорчевывать из него одно за другим. Ты готов?
– Наверно.
Мне в отличие от мамы, нравилось, что отец поглощен так сильно этим занятием и, пусть на первый взгляд, оно не кажется таким серьезным, но это только на первый взгляд. На самом деле, чтобы заниматься этим, нужно быть… нужно быть. Нужно быть моим отцом, а это никому не под силу.
– С помощью этого свистка, я буду вас на ужин созывать, – воскликнула мама, умиляясь сувениру. – И не надо голос сажать.
– Тихо, – прижал указательный палец к губам отец. – Это не просто свисток. Это священная птица.
– Да, конечно. Весь гараж этими святыми забит.
Мама подошла к отцу и обняла его. Я понимаю, что за время отсутствия отца она тосковала по этой возможности прижаться до боли. Даже в среднем если человеку примерно нужно в день одно объятие, то мама недополучила около полутораста объятий и поэтому старается компенсировать.
– Да если ты хочешь знать, этому богу мудрости три тысячи лет, – отстранился отец. По мне он тоже недополучил такое же количество объятий – странно, что он ведет себя по-другому. Хотя у мужчин все происходит несколько иначе, нежели у женщин (я так предполагаю, не уверен конечно).
– И что? – продолжала мама липнуть к отцу. – Мы должны ему поклоняться?
– Не совсем, – уже не совладая с маминой прытью, сбавляя тон, ответил отец. – Просто, ты понимаешь. Как бы тебе это сказать. Он знает ответы на все вопросы.
Мама посмотрела на глиняную птичку и взяла ее в руки. Это была миниатюрная фигурка птицы отряда дятлообразных с определенными нюансами, которые бросались в глаза. Большой выпуклый живот, как у индийского Будды и лямки на теле, напоминающие комбинезон.
– Что прямо таки на все? – она поднесла его так близко, что если бы птица была настоящая, то она непременно могла клюнуть маму в самый нос или просто задеть, что в принципе одно и то же. – Хорошо. Тогда я хочу знать, сколько у меня будет клиентов на следующей неделе? Ну, что же он молчит? Я тебя спрашиваю.
Мама поднесла фигурку к губам и что-то начала нашептывать в то самое место, где по ее мнению должно было быть птичье ухо.
– Подожди, – прервал ее переговоры отец. – Он не может тебе ответить.
– Почему же? – игриво спросила мама, и тут же сменила объект внимания на отца.
– Так как сейчас еще день, – папа неожиданно снова сбавил тон. Папа опасался мамы. Немного. И продолжил более уверенно, когда увидел мои удивленные глаза. – А он раскрывает свои возможности только после полуночи. А до этого, днем – это простая глиняная свистулька.
Интересно то как. Если даже и половина того, что он сказал, да что там пусть десять процентов будет правдой, тогда… как интересно!
– Пап, то есть после полуночи, – пытался я разузнать все об этом глиняном друге. Для меня он уже был другом, который будет слушать мои вопросы и отвечать, отвечать. Вопросов у меня было много.
– Ну, да, – перебил меня отец, понимая мой интерес. – Мне его подарил туземец из племени Харида. Он так мне и сказал «Блап капров воста. Семинутка камин нерта».
Мы с мамой застыли. Мама посмотрела на меня, ожидая, что я тоже посмотрю на нее в доказательство происходящего безумия, но я не стал этого делать, потому что уже был заворожен происходящим.
– И что это было? – вынуждена была спросить мама.
– Это значит, что в нем заключен смысл всего, – полушепотом сказал отец.
Мама всплеснула руками, и хлопнула ладонями с таким звоном, что дрогнул не только я, но и отец наравне с посудой в серванте.
– Так давайте спать, – сказала она.
И откуда не возьмись, накатилась волна усталости. Мы с папой как по команде зевнули и он, обняв меня за плечи, сказал:
– Хорошо, сегодня надо действительно выспаться. А фигурку я отдам тебе на хранение, сына. Хорошо?
Папа кинул на меня такой серьезный взгляд, что я не задумываясь ответил.
– Хорошо. То есть, есть, Капитан.
– Спокойной ночи, капрал.
Я улыбнулся маме и папе, и почему-то улыбнулся глиняному богу, словно он не был бездушным свистящим предметом, а таил в себе действительно какую-то тайну. Во всяком случае, папа говорил убедительно. Хотя он всегда говорит убедительно. Ладно, спать, как сказала мама.