Она говорила с ним, словно с непослушным напроказившим щенком.
Силы оставили Честера, он перестал сопротивляться и кричать. Оставаясь все такой же спокойной, Марта убрала тряпку. Честер с ужасом увидел, как она вытащила из складок одежды свой огромный нож.
– Если ты и дальше намерен так себя вести, я отрежу тебе язык. Ты действительно хочешь, чтобы я это сделала?
Честер в ужасе стиснул зубы и отчаянно замотал головой, мыча и со страхом глядя на Марту. Она прищурилась, и на мгновение ее лицо приобрело отсутствующее выражение, словно она выслушивала инструкции от кого-то невидимого. Затем к ней вернулся более осмысленный вид, и она заговорила:
– Если ты хочешь, чтобы все было хорошо, просто делай то, что говорит тебе старая добрая Марта.
Оцепенев от страха, Честер таращился на нее, по его щекам бежали слезы. Марта ласково взъерошила ему волосы, провела по щеке своими заскорузлыми короткими пальцами. Он не посмел даже попытаться увернуться от этого омерзительного прикосновения.
Склонившись над ним, она улыбнулась так, словно ничего не произошло, но глаз при этом дергался так, словно хотел выскочить из глазницы.
– Марта присмотрит за тобой. Марта всегда будет с тобой… Всегда… и навсегда.
Она вытерла его слезы грязным пальцем.
Глава 8
Врач что-то бубнил себе под нос, и это был единственный звук в комнате… не считая тиканья старинных часов в углу.
Он склонился над миссис Берроуз и направил ей в глаз яркий луч медицинского фонарика. Выражение его лица при этом было… не слишком обнадеживающее. Однако вдруг он прервал свое мычание, и в его глазах блеснуло иное выражение. Его даже можно было назвать лучиком надежды.
– Ах вот как?.. Ну да… да, пожалуй…
Однако еще через пару секунд он разочарованно опустил фонарик.
– Мне показалось, я заметил сокращение зрачка… реакцию на свет, но, вероятно, ошибся.
Врач взял из чемоданчика булавку и поднял запястье миссис Берроуз. Несколько раз вонзил острие в бледную ладонь. Затем проделал то же самое с кончиками пальцев, и на них выступили капельки крови. Все это время он неотрывно смотрел в лицо миссис Берроуз, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию.
– Ничего… – пробормотал он и закончил осмотр, вонзив булавку в тыльную сторону кисти женщины и оставив ее там.
Это показалось излишним даже Второму Офицеру, но он счел, что будет более благоразумным промолчать.
Отступив на шаг, врач скорчил гримасу.
– Все, как я и предполагал, – никаких улучшений.
Седобородый пожилой человек, врач, был одет в черный приталенный сюртук, из-под которого выглядывала несвежая сорочка, мало чем отличающаяся по цвету от бороды… Манишку «украшали» подозрительные пятна, очень напоминавшие засохшую кровь. Он начал мурлыкать что-то себе под нос, убирая в чемоданчик термометр, молоточки и прочие инструменты. Судя по всему, осмотр был окончательно завершен. Второй Офицер помялся на месте, половицы заскрипели под его немалым весом. На все манипуляции врача он смотрел довольно бесстрастно – так собака могла бы наблюдать за карточными фокусами.
– Можно ли сделать для нее что-нибудь еще? – спросил он, глядя на бесчувственное тело миссис Берроуз.
В больничную палату была превращена обычная гостиная, кровать женщины стояла в углу. Сама пациентка полулежала в древнем инвалидном кресле на трех колесиках.
Старинные часы продолжали мерно тикать, врач спрятал в чемоданчик стетоскоп и защелкнул замок. Он по-прежнему молчал.
Затем он отставил чемоданчик, засунул руки в карманы и принял позу докладчика на кафедре.
– Можно ли сделать больше, чем уже сделано для этого пациента? – вопросил он, глядя на миссис Берроуз.
В уголке рта женщины скопилась густая слюна, теперь она тонкой струйкой тянулась по подбородку на грудь.
– Что ж, мы можем сказать наверняка: пациент находится в достаточно комфортной обстановке, и продолжать колоть препарат «Пинкам» дважды в день. – Врач задумчиво смотрел на струйку слюны и мокрое пятно на груди женщины. Ситцевая бесформенная рубашка была ей сильно велика. Врач вздохнул и повернулся ко Второму Офицеру.
– Я могу выписать рецепт.
– Нет, у нас осталось еще несколько пузырьков, – ответил Второй Офицер.
– Очень хорошо. Вот счет за мои услуги. Оплатите, когда сможете.
Врач вынул из кармана листок бумаги и протянул Второму Офицеру. Тот уже собирался посмотреть счет, когда из коридора донеслось многозначительное покашливание – там притаились мать и сестра Второго Офицера. Офицер взглянул на них через открытую дверь. Врач видеть женщин не мог, и они принялись отчаянно жестикулировать, призывая Офицера задать тот вопрос, которого он пока избегал. Мужчина прочистил горло.
– Доктор, она все еще жива… Уже столько времени прошло, и ей столько пришлось вынести… Как вы думаете, она когда-нибудь почувствует себя… лучше?
Врач задумчиво поскреб бороду.
– Вообще-то это чудо, что пациентка жива, честно говоря. Но факты – упрямая вещь. Если пациент дышит самостоятельно, есть шанс восстановления и остальных функций. У нее отсутствуют практически все рефлексы, ее нервные окончания не реагируют на раздражители… – Врач нахмурился, словно то, что он собирался сказать, было невыносимо трудно. – Я признаю, что вы совершили в высшей степени гуманный поступок, принеся ее сюда. Но, возможно, еще гуманнее было бы дать ей спокойно умереть…
– Я не мог просто оставить ее умирать, – ответил Офицер. – С ней и так уже слишком много сделали…
Врач понимающе кивнул.
– Все так, но иногда нужно дать матери-природе самой решить, жить или умирать ее чадам. Вы говорили, что ее пытали во много раз интенсивнее, чем вам приходилось видеть до этого?
– Да. Ее пытали Темным Светом семь раз подряд.
– Вы лучше других должны понимать, что изменения в мозге могли стать необратимыми. Темный Свет выжег разум этой женщины. Это похоже на то, как если бы… как вам объяснить… – Врач замешкался, подыскивая подходящую аналогию, затем вскинул указательный палец вверх: – Как если бы из стручка вылущили весь горох.
Второй Офицер озадаченно нахмурился. Врач как ни в чем не бывало продолжал:
– Да, именно так. Сознание пациента было хорошенько вылущено, мозги промыты. А горошины обратно в стручок не засунешь, и по новой они не вырастут. Неважно, насколько сильна она была раньше, прежней она уже не будет никогда.
– Горошины не вырастут… – Судя по голосу, Второй Офицер понял врача и теперь грустно смотрел на миссис Берроуз. – Да, у нее была сильная воя. Она одна выступила против целой преисподней. Доктор…
Он неожиданно взял врача за локоть:
– Доктор, мне нужна ваша помощь. Я в отчаянии. Если бы вы были на моем месте, что бы вы предприняли?
– Отдал бы ее обратно стигийцам, – коротко ответил врач, выдергивая руку.
Он схватил чемоданчик и шляпу и торопливо вышел из комнаты, затем также поспешно миновал холл и прихожую, поприветствовав женщин коротким кивком. Надел шляпу и покинул дом так быстро, что женщины изумленно уставились ему вслед.
– Бежал, как с пожара! Быстрее просто невозможно, – прокомментировала старшая из женщин, запирая входную дверь. – Он считает верхоземку дохлой уткой.
– Ма, она не… – Офицер в замешательстве повернулся к сестре, чувствуя в голосе матери неодобрение. – Элиза, я просто делаю то, что…
– Что именно ты делаешь, позволь узнать? – резко прервала его сестра. – Он был нашим семейным доктором на протяжении многих лет, он принимал нас с тобой, когда мы только пришли в этот мир, но теперь он явно хочет умыть руки и забыть о нас! И можешь ли ты его за это осуждать? Ты сделал из семьи посмешище!
Второй Офицер дернулся, как от пощечины, и коротко втянул воздух.
Однако Элиза была безжалостна и не собиралась уступать. Бледно-голубые глаза, широкое лицо, матово-белая кожа и почти белые волосы, стянутые в тугой пучок, – она была типичной женщиной Колонии. Так же, как и сам Офицер был типичным мужчиной – рыхлым, крупным, с редкими волосами и невыразительным лицом…